Национальный позор – дело ответственное. Собирается политбюро, выносит решение, приказ доводится до армии, с военных аэродромов взлетают самолеты, по земле движутся танки, и в главной газете страны наутро 21 августа 1968 года публикуется заявление ТАСС. Типа того что "предпринимаемые действия не направлены против какого-либо государства и ни в коей мере не ущемляют чьих-либо государственных интересов. Они служат цели мира и продиктованы заботой о его укреплении".

Национальный позор – дело соборное. В ту августовскую ночь Чехословакию оккупируют войска пяти стран Варшавского договора, поскольку "братские страны твердо и решительно противопоставляют любой угрозе извне свою нерушимую солидарность. Никому и никогда не будет позволено вырвать ни одного звена из содружества социалистических государств".

Национальный позор – дело всенародное. Мало раздавить танками чехов, надо, чтобы и соотечественники были в замазке. Поэтому в те же дни на заводах и фабриках, в колхозах и конторах по всей советской стране проходят митинги и принимаются резолюции в поддержку братского чехословацкого народа, освобожденного от иллюзий насчет социализма с необычным лицом. Рабочие Первого Московского часового завода и нефтяники Татарии, швеи-мотористки Чарджоуской шелкомотальной фабрики и матросы большого морозильного траулера "Барабинск" единодушно одобряют и радостно поддерживают оккупацию ЧССР.

Как избывается национальный позор? Это дело одинокое и глубоко личное. "23 августа Москва встречала Людвика Свободу, чешского президента, – рассказывала мне Лариса Богораз. – Транспорт не работал. Стояли толпы людей, согнанных встречать дорогого гостя. Скучали, жевали пирожки, обмахивались чехословацкими флажками. Возле кинотеатра "Ударник" появились машины. Везли Свободу. Он стоял в открытом автомобиле, слепо глядя перед собой. Лицо его было безжизненной, трагической маской. Рядом с ним, добро улыбаясь, стояли Брежнев с Подгорным. Машина шла медленно. Люди на тротуаре замахали флажками, закричали, заприветствовали. Свобода глядел вперед, не поворачивая головы. Видеть это было невыносимо, словно посреди карнавала шла по улице похоронная процессия. Мне захотелось выкрикнуть что-то наперекор этой равнодушной толпе".

Как уходят из дома на площадь, на подвиг, в тюрьму? Просто, весело, без надрыва. "Утром 25 августа, – вспоминал Юлий Ким, – ко мне пришел Вадик Делоне. Все уже было решено, но он мог и не знать о грядущей демонстрации. Знал. Лишь коротко спросил: "Идут или не идут?" Соврать я не мог - и все же вяло напомнил Вадиму, что на нем висит еще прежний, условный срок. Он в корне пресек эти поползновения, протянул руку и сказал, картавя на все буквы в силу своего французского происхождения: "Пгощай, стагик, чегез тги года встгетимся". Меня потрясла будничность этого достоверного распределения своей жизни. "Все, я пошел в лагерь, старик", – так это прозвучало. Так и исполнилось".

Ровно сорок лет назад, 25 августа 1968 года в 12 часов дня, началась эта удивительная демонстрация. У Лобного места на Красной площади, сидя лицом к Историческому музею, они развернули свои плакаты. Написанные по-чешски и по-русски. "Да здравствует свободная и независимая Чехословакию!", "За вашу и нашу свободу!", "Долой оккупантов!", "Руки прочь от ЧССР!"... Так они просидели недолго. Расталкивая кучку любопытных, на них разом набросились одинаковые люди в одинаковой обуви. Обувь запомнилась: били ногами в лицо, потому что сидящего ударить рукой труднее. Вскоре подъехали машины; в них, продолжая наносить удары, вталкивали участников демонстрации. В 50-м отделении милиции, известном в народе как "полтинник", они встретились вновь.

Татьяна Баева, студентка. Константин Бабицкий, лингвист. Лариса Богораз, филолог. Владимир Дремлюга, рабочий. Вадим Делоне, поэт. Павел Литвинов, физик. Наталья Горбаневская, поэт. Виктор Файнберг, искусствовед. Троих из них не привлекли к суду. Баеву по молодости и по желанию властей, рассудивших, что чем меньше будет отщепенцев, тем лучше, отпустили. Файнберга, которому выбили передние зубы, сочли нежелательным персонажем на процессе. Горбаневскую признали невменяемой. В книге "Полдень", изданной "Посевом" во Франкфурте в 1970 году, она описала демонстрацию, опубликовала документы, рассказы друзей, свидетельства очевидцев, чудом добытую стенограмму суда. Вместе с приговорами. Лагерные сроки получили Дремлюга и Делоне, ссылку – Литвинов, Богораз и Бабицкий. Кстати, эта книга издана в прошлом году в Москве, в "Новом издательстве", в серии "Свободный человек".

Много ли у нее читателей в современной России – вопрос праздный. Считаются ли героями в этой России люди, спасавшие честь страны 40 лет назад, вопрос глупый. Посмертно или при жизни реабилитированные в 1990 году, сегодня они просто забыты. В лучшем случае. Ибо время переломилось, и герои вдруг снова стали маргиналами, как в совке, а "братская помощь" обрела черты героические. Конечно, эпоха на дворе другая, и страна другая, и война, и марши несогласных, собирающие людей немногим больше, чем та демонстрация на Красной площади, но есть черта, соединяющая эпохи. Национальный позор опять избывают единицы, и этих людей даже призывают судить "по законам военного времени". Они опять отщепенцы, как тогда, в 1968 году.

И вчерашняя, по виду почти пародийная демонстрация молодежи, посвященная памяти 68-го года, более всего трогательна тем, что хоть кто-то у нас не забыл о подвиге "великолепной восьмерки". Остались, значит, люди, в чьи сердца колотится эта старинная строчка: "Граждане! Отечество в опасности! Наши танки на чужой земле!" Чувство стыда полностью еще не вытравлено в душах. Но их очень мало. Что печалит еще больше, так это исторические уроки, плохо усвоенные в России. В частности, тот урок, что страна, не осознающая свой позор, обречена на распад. Государство, унижающее соседние народы, возбуждает к себе ответную ненависть, и десятилетия спустя внезапно ощущает себя абсолютно одиноким. А противостоит катастрофе человек, испытавший стыд за свою Родину и посмевший выйти на площадь в тот назначенный час – в полдень 25 августа. Но и он бессилен спасти свою страну.