В дни десятилетия дефолта 1998 года больше всего удручает то, что об этой дате так дружно вспомнили. Экономические последствия тогдашнего коллапса давно преодолены, но столь пристальное внимание к юбилею указывает на то, что градус кризисного сознания за прошедшие годы ничуть не снизился. Это подтверждают и опросы социологов – не менее 40 процентов граждан все прошедшие годы были уверены в том, что кризис скоро повторится. По совсем свежим данным Левада-центра, сегодня экономического краха не позднее чем через год ждет каждый второй россиянин.

За деревьями часто не видят леса, но в этом случае все обстоит в точности наоборот. За макроэкономической статистикой часто забывают, что экономику делают люди. И если конкретные собственники, менеджеры и клерки живут с ощущением неизбежности краха, это вносит непоправимые деформации в тело развивающейся экономики. И закладывает предпосылки для будущих потрясений.

В современной России никто и ничего не делает вдолгую – и это прямое следствие того кризиса. За проекты с окупаемостью свыше пяти-семи лет возьмется лишь редкий инвестор. Кредит такой длины не даст большинство банков. Депозит на такой срок не разместит большинство вкладчиков. А если длинные деньги с учетом стоимости их привлечения становятся дороже коротких, экономика неизбежно становится спекулятивной.

Для спекулятивной экономики с минимумом долгосрочных инвестиций профицитный бюджет и неуклонно растущие резервы становятся угрозой, а не подспорьем. Любые попытки найти применение этим деньгам чреваты всплеском инфляции – читай потерями сродни тем, дефолтным, но растянутыми во времени. Попытки защититься от инфляционного навеса выливаются в комичный интерес властей к нанотехнологиям и иным инновациям абсурда. Крест правительства – развивать нанотехнологии в стране с изношенной транспортно-промышленной инфраструктурой, в обновление которой нельзя вложить длинные деньги, потому что тот, кто их возьмет, тут же перевложит их вкороткую. И это тоже следствие того кризиса.

Спекулятивное мышление заставляет бизнес искать высокую доходность на единицу времени. Ожидание апокалипсиса завтра позволяет не заморачиваться на оценку дополнительных рисков сегодня. Но даже если завтра не наступит никогда, такая стратегия таит в себе шансы получить локальный кошмар уже сегодня. Ситуация в секторе корпоративных обязательств накалена до предела. Все ждут, когда покатится камень, за которым сойдет лавина. И главная интрига – устоят ли перед девятым валом корпоративных дефолтов госкорпорации. Можно нарисовать несколько возможных сценариев банкротства "Газпрома" или "Роснефти" (например, с оказанием им государственной финансовой поддержки и без нее), но все эти сценарии объединяет то, что для среднестатистического россиянина они будут вполне сопоставимы с переживаниями 1998 года.

Вне экономического рацио, под влиянием эмоций собственники готовы продавать бизнес, акционеры – сбрасывать акции; кредиторы – предъявлять к оплате долги, вкладчики – изымать вложенные средства. И любое из этих действий в общенациональном масштабе влечет за собой новый виток кризиса и скорее всего спровоцирует цепную реакцию, то есть одно начнет происходить за другим. Фактически кризис доверия начался задолго до 1998 года и продолжается до сих пор.

Что можно с этим сделать? Преодоление кризиса доверия – безусловная задача государства. По большому счету, ни для чего иного российской экономике оно сегодня и не нужно. Задача властей – поддерживать уверенность инвесторов и предпринимателей в том, что все происходящее всерьез и надолго. Рубль, доллар или евро, вложенные в Россию сегодня, через несколько лет едва ли вырастут в разы, но правительство должно быть гарантом того, что они не превратятся в 50 копеек или центов.

И следует признать, что все постдефолтные годы российское государство занималось чем угодно, только не этим.

Принято думать, что Михаила Ходорковского содержат под Читой потому, что он предпринял попытки стать властью. Но даже сторонники этой точки зрения нечасто задаются вопросом, – зачем это было нужно успешному бизнесмену, миллиардеру и одному из самых влиятельных людей России. А ответ очевиден, нападение – одно из средств защиты. Владея в России бизнесом, сопоставимым с "ЮКОСом", нельзя не быть властью и оставаться в безопасности. Ходорковский – очевидная жертва кризиса доверия. И власти упустили отличный шанс на его примере показать, что все заработанное в России останется у своих владельцев навсегда. Убеди они в этом Ходорковского, и смысла срастаться с властью у него стало бы не больше, чем, например, у Джорджа Сороса или Уоррена Баффета, которым не придет в голову покрывать экономические риски приемом дополнительных политических. Но у российской власти свой кризис доверия. Там тоже работают люди, они ждут своего апокалипсиса и борются с этим как умеют.

В недавней истории с "Мечелом" никому не пришло в голову задаться все тем же вопросом: почему компания приняла на себя столь серьезный риск и затеяла опасную игру, закончившуюся корпоративным крахом. Ответ – все тот же кризис доверия. Рубль сегодня в России ценится выше, чем два рубля завтра. И власти упустили еще один шанс сделать так, чтобы было иначе. Утрамбовав "Мечел" и вогнав Игоря Зюзина в самый страшный кошмар любого олигарха – прямой торг с вице-премьером Сечиным, – власти убедили бизнес лишь в одном: Зюзин все делал правильно, но не успел соскочить.

Война с Грузией – нечто из разряда того, чего не могло случиться, потому что не могло случиться никогда, – убедит самых стойких в том, что в России что угодно может случиться когда угодно, вопреки прогнозам экспертов, рейтингам привлекательности и просто здравому смыслу. В этой стране можно за несколько лет некропотливого труда ворваться в мировой список Forbes, а можно, потеряв миллиарды, закончить жизнь в малогабаритной квартире на окраине города, как это произошло с еще одной жертвой того, давнего дефолта – банкиром Владимиром Виноградовым. И в естественном отборе (хотя что в нем, таком, естественного?) в России побеждает тот, кто готов чрезмерно рисковать сегодня, не думать о завтра и точно знает, когда соскочить, – типичный носитель дефолтного сознания.