Спустя девять месяцев после своей гибели "Курск" остается задачей все с тем же числом неизвестных. В пятницу Илья Клебанов признался, что до сих неясно, повлияла ли на ход событий "нештатная ситуация самой торпеды или столкновение лодки с внешним объектом". Неизвестно, сколько снаряженных торпед находятся в обломках первого отсека, а может, и рядом с корпусом. Непонятно, по утверждению главкома ВМФ Владимира Куроедова, как поведут себя при работах на лодке крылатые ракеты. Уверенность пока в одном - реактор заглушен, радиационная обстановка нормальная.

Начнем с радиации. Будем исходить из того, что автоматическая защита действительно сработала в момент аварии и компенсирующие решетки "упаковали" реактор наглухо. Напомню, на атомной подводной лодке К-219 в сентябре 1986 года взрыв в ракетном отсеке "вырубил" дистанционное управление реакторами. Матрос Сергей Преминин опускал решетки вручную, что в итоге и стоило ему жизни. У экипажа "Курска" не было времени на ручное усмирение реактора, но теоретически вероятность того, что и на этой лодке взрыв мог обесточить автоматическую защиту, сохраняется. В любом случае радиационный "джинн" пока заперт в герметичном и специально укрепленном отсеке. Вольное обращение с корпусом четвертого отсека чревато самыми тяжелыми последствиями. Хотя бы потому, что там помимо самого реактора опасность представляет и первый контур, теплоноситель которого "чадит" не меньше, чем начинка ядерной установки. Между тем, согласно законам сопромата, именно на четвертый-пятый отсеки должна пасть основная нагрузка при подъеме лодки тем способом, о котором говорит Клебанов (закрепление по всей длине субмарины тросов и подъем на ровном киле).

Проблема боезапаса также не решена. В идеале, прежде чем поднимать лодку, ее следовало бы избавить от всего, что может рвануть, сдетонировать - словом, превратить место работ в эпицентр новой трагедии. Загвоздка все та же - нет надежной отечественной глубоководной техники, нет водолазов-глубоководников, которые к тому же могли бы обращаться с торпедами и ракетами. Привлекать иностранцев к столь деликатной операции, связанной с необходимостью выложить им все про оружие "Курска", - капитуляция перед "вероятным противником". Подвергнуть риску жизни сотен людей, но не выдать врагу гостайну - это по-нашему.

Конечно, чисто технически сейчас и трудно, и крайне опасно извлекать крылатые ракеты из шахт (каждая под семь тонн веса и длиной больше десяти метров). Но торпеды должны быть обезврежены при любых обстоятельствах. Между тем, судя по всему, Илье Клебанову до сих пор даже неизвестно, сколько там неразорвавшихся боезарядов и где они оказались в результате взрывов.

Однако было бы заблуждением полагать, что пройтись резаком по шву 22-го шпангоута (по линии переборки между первым и вторым отсеком) - менее опасное занятие, чем подъем этого отсека вместе со всем его взрывоопасным содержимым. Та же ходьба вслепую по минному полю. По сути, это будет один из самых опасных элементов всей операции.

Общественность, которой расскажут о том, сколько беды таит в себе разрушенный первый отсек, конечно, поймет нежелание правительства трогать носовую часть корабля. И с чистой совестью можно после этого оставить главного "свидетеля" трагедии на морском дне. Но возможность "разминировать" этот отсек и поднять на поверхность вполне реальна. Как реально для водолазов Halliburton было работать на корме "Курска" и открыть крышку его кормового люка. Сегодня картина в чем-то повторяется. Норвежские специалисты снова готовы опускаться к затонувшей субмарине, но вновь верх берут высшие государственные интересы. Снова надежды исключительно на патриотический подъем.