Даты, события, люди
(подарки государственным деятелям)
Музей современной истории России
Тверская, 21

"Сталину шлют подарки, Сталину. Француженка Сталину, у которой фашисты расстреляли дочку, послала Сталину единственное Сталину, что у нее осталось от ее ребенка Сталину: шапочку Сталину. Такого Сталину подарка Сталину, никто Сталину не получит, кроме Сталина, и нет весов у Сталина, на которых Сталину можно взвесить Сталину такую Сталину любовь к Сталину", - Эренбург пишет, Эренбург. Поберегись в этих залах, поберегись - здесь же в сорок девятом году проходила в сорок девятом году выставка подарков в сорок девятом году Сталину в сорок девятом году к семидесятилетию его в сорок девятом году, - и вот повторяется еще раз повторяется история повторяется, и нам показывают экспозицию "Даты, события, люди: подарки государственным деятелям." Не только Сталину; не только деятелям; также фестивалям, организациям и в целом народу, но все это такие же симулякр, как Брежнев и Хрущев, и поэтому в целом нам должно быть все равно. Сталину нечего делать с вышитым крестьянским платьем, присланным из Рязанской области, Фестивалю молодежи и студентов нечего делать с резными шахматами, присланными из Чуйской долины, и, значит незачем проводить особую дифференциацию.

Катечка, почему они не сделали экспозицию хронологической? Зачем они объединили сабли с саблями, медали с медалями, вазы с вазами? Нам так невкусно, мы хотим смотреть на эволюцию явления, мы хотим знать, чем трубка, подаренная Сталину в 1938 году, отличается от трубки, подаренной Сталину в 1946 году, нам бы это многое сказало, первая предназначалась для тирана и деспота, вторая - для победителя коричневой чумы, неужели бы мы не почувствовали разницу, разве у нас нет вкуса? Мы бы хотели идти из конца в конец зала и удивляться: почему молодому Сталину дарили преимущественно ковры, а предсмертному Сталину дарили преимущественно национальные костюмы?

Ан нет, все стоит скопом, и нам совсем не нравится. Не нравится нам. Катечка хромает, у нее болит палец на ноге.

Меня мучает совесть.

В музее есть подарки деятелям второго эшелона, какому-нибудь Громыко, какому-нибудь Рокоссовскому, но нам их не показывают. И до Сталина нам ничего не показывают, - неужели не сохранили мед и рыбу, принесенные Ленину ходоками, не подшили к делу теплые носки, связанные крестьянками для железного Феникса революции? Бурное было время, не умели обращаться с подарками, не умели. Съедали и изнашивали. Совершенно не заботились о будущих любопытных поколениях. Иосиф вот Виссарионович на подарки даже не смотрел, а сразу в музей их, в музей, опечатывать, пересчитывать и хранить.

Показывать народу, объясняя, как он, народ, любит своего вождя. Говорить: ты, народ, знал ли, понимал ли ты, как ты любишь своего вождя, великий ты народ, шваль неотесанная? Знал, понимал, но боялся признаться. И тут, наконец, повод.

Отвратительно натуралистическая птичья лапа, держащая яйцо, четырнадцатая трубка), подарок господина Айзенберга господину Сталину во время визита в США. Чьего визита в США? Его, Сталина, визита в США. Юра говорит, что Сталин никогда не ездил в США. Значит, господина Айзенберга визита в США. Сервиз - фарфор Херенд, подарок Сталину от фирмы Херенд и лично, я полагаю, от товарища Веллера. Еще удивительный предмет, называется "калабанские шары", стоит маленькое лакированное поленце. Шаров не видно. Лежит маленький гроб, ах, это оказывается, ларец, подарок украинского народа русскому народу к трехсотлетию воссоединения. Висит дощечка с гравюркой, на гравюрке метла, совок, и брандспойт, подарок трудящимся СССР от мадридских работников по уборке улиц. Хочется плакать.

Катечка говорит: смотри, смотри. Катечка, хочешь, я подарю тебе такую настольную лампу из броненосца? Ну, не из броненосца, где же мне взять броненосца, я же не трудящийся Бразилии, но из какого-нибудь хомячка вполне получится маленькая такая лампочка, неброский ночничок. А в остальном он будет точно такой же: абажуром ему будет тельце хомячка, лапки хомячка и хвостик хомячка будут приклеены к его стволу, и каждый раз, когда ты будешь включать свет, чтобы попить, поправить одеяло, проигнорировать часы, хомячок будет смотреть на тебя преданно и нежно, глазками говоря: ничего, Катечка, что я получил в пузико этот жуткий осиновый кол, это не мешает мне являться тебе по ночам, души-то у меня нет, нечему пригвоздить меня к черному небытию. Спи, спи, Катечка. Я тут постерегу.

Старинные автомобили
Ломаковский музей старинных автомобилей и мотоциклов
Хлебозаводский пр. 7, стр. 2

Пресса, - говорим мы маленькому мальчику с глазами волчицы, и он возвращает нам сто рублей из двухсот. Кроме нас нет никого. Мальчик пускает нас внутрь, там спят машинки, тесной кучкой, бочком друг к другу, тепленькие, посапывают, перебирают лапками во сне. Мальчик остался снаружи, мы тут одни, совестливая Катечка решает не курить, но зато успевает за пять минут пооткрывать все дверки, потрогать все обшивки и погладить все окошки. Последняя дверка говорит "грюк!" - и тут же за дверью раздается голос мальчика: "Руками не трооо-гать!" Потом выясняется, что они даже пальцем к фаре притронуться не дают. Молодец Катечка.

Постепенно подтягиваются всякие люди, с детками и без. Входят две девушки, одна сразу говорит: "Что это у вас машины так некрасиво стоят"? Входит отец с ребенком, ребенок немедленно показывает на грузовики говорит: "Самолетик!" Входит мальчик, просит всех подтянуться, мы подтягивается, мальчик бойко рассказывает, что "у нас все автомобили на ходу, абсолютно все, на любом можно ехать прямо сейчас". Хорошо, что Катечка не знала.

Начинаешь понимать Эко, волей-неволей ищешь глазами китовый пенис, но вместо него только ЗИЛ, ЗИМ, ЗИС, "Хорьх", "Фиат", "Ауди", Adler Triumph Union, BMW, - МДП, ВВШ. Бумажки с комментариями приклеены на стекла, рамы, уши, лапы, комментарии живенькие: "Представленный у нас мотоцикл, можно сказать, новый..." Мальчик поясняет: премия герою труда, его в 37-ом репрессировали, а жена мотоцикл замотала в тряпки и в оgилки зарыла. И там он до 75-го пролежал. Тогда она его сдала. Почему сдала?.. Другой мотоцикл, можно сказать, древний, комментарий: "Оставлен интервентами в Архангельске в 1918 году...", дед один, говорит мальчик, на нем до 95-го года на почту ездил, пока, наконец, в нем деталь одна не полетела. Ремонтники уже, говорит, к нам направили. Мы починили. Можно теперь ездить на телеграф. Рядом - содержащийся в плену немецкий мотоцикл, наверное, он давно понимает по-русски, но молчит, ничего не скажет, он-то не знает, что война кончилась, не говорит, гад, военную тайну. К нему прилагаются рюкзак группы "Эдельвейс" и сапоги группы "Эдельвейс". Я бы приклеила сапоги к педалям, рюкзак бы поставила вертикально на сидение, и к нам потянулись бы духи группы "Эдельвейс". Но здесь их, наверное, не любят. Пленных машин много, лагерь военнопленных машин просто, мотоцикл этот в чине BMW 33 ("Битва за Москву", еще какие-то фильмы - они тут почти все актеры), в чине оберштурмбанфюрера, и уж в чине штандартенфюрера - "Хорьх" Геринга, впоследствии возивший в себе Рокоссовского, еще впоследствии снявшийся в двадцати шести фильмах, теперь холящий свою подагру здесь, среди бывших союзников и аляповатых фотографий.

Катечка, давай вернемся сюда ночью, откроем клетку и всех их выпустим. Я знаю, они разбегутся бесшумно, так ломанут - не догонишь, они же все на ходу, нам объясняли. Мне их жалко, Катечка, путь побегают по Москве одну ночь, пусть попьют пива, к девочкам заглянут, к каким-нибудь Хондочкам; они немолоды уже, это да; но лошадиных сил у них еще - ого-го! А к утру они все вернуться, вот увидишь, им же совершенно некуда идти. Зато потом они смогут годами рассказывать истории об этой ночи тому, кто, естественно, не пошел с ними, не мог себе позволить, - большому, прекрасному, темно-зеленому - по цвету парадного церковного облачения - ЗИСу-110, возившему на себе патриарха Алексия I, потом Никона, потом Алексия II, - он не мог пойти с ними и оскоромиться, пусть зато исповедует их всех теперь. Пусть грехи отпускает.

Реликвии царской усыпальницы
Исторический музей
Красная площадь, 1/2

Первые две выставки мы в этом цикле пропустили, эта последняя, про Федора и Ивана Алексеевича; пойдем, это как в чужой гроб заглянуть, - хоть и противно, а занятно. Тут тоже подарки государственным деятелям, если честно, посмертные такие подарки, с тем отпевали, с этим хоронили. Язычество какое-то, - или нет? Не понимаю. Не понимаю, почему надо было хоронить с кутейными блюдами (не слишком такими презентабельными, краше в гроб кладут), с чашами, со скатертями, куда их христианину в загробной жизни? - но ведь хоронили же, а потом еще годами вкладывали в усыпальницу, докладывали, - кто иконку, кто простынку, в память по отцу, сыну, брату, - чего? С чего? Не понимаю. Обряд отправляли? Вину глушили?

Клали родимые иконы, тезоименитные иконы, особо важные иконы. Две родимые иконы лежат рядом, мерные, в смысле - по размерам младенцев сделанные; Иван Алексеевич, оказывается, задохлик был, а Алексей Петрович - ничего, толстенький мальчишка. Тезоименитые иконы светлые и яркие, всю жизнь висяели в иконостасе, со смертью переместилися в усыпальницу, между тем и этим провожали душу в санях с золотым покровом, стерегли, чтобы не сбежала, испугавшись мрачных стен Архангельского собора, а довезли ли - того не знаем, душ в экспозиции нет, отлетели, значит, как полагалось. Или прячут от нас.

"А тело Благоверного Государя Царевича и гроб покрыто было объярью серебрянной.

А у преградных дверей изготовлены сани, обиты бархатом червчатым.

А сверх того прежнего покрова тело и гроб и сани покрыты аксамитом золотым."

Это Алексея Алексеевича хоронят, видишь - тетушка пришла нас выгонять, нам не положено, только работники музея и близкие родственники, мы, к счастью, не родственники, к сожалению, не работники, пойдем, Катечка, в Александровский сад, пиво, сосиски, мороженое, помянем, если не забудем.