На вопросы Граней.Ру отвечает галерист, член совета Международной художественной ярмарки "Арт-Москва-2001" Марат Гельман.

Наталия Бабасян: Художников, которых ваша галерея представила на нынешней "Арт-Москве" православный священник-искусствовед недавно упрекнул в садизме и надругательстве "над Джотто и над человеком". Как вы к этому относитесь?

Марат Гельман: Основная проблема этого искусствоведа-богослова состоит в том, что он по инерции отождествляет произведение искусства с предметом культа. Это все равно как если бы я решил, что бухгалтерская книга и роман - это одно и то же, потому что они оба толстые и написаны рукой. А потом предъявлял бы претензии к бухгалтерской книге, что она не является романом. То, что сделал Арсен Савадов, - это обращение к другому типу подлинности. То есть подлинность которая основана не на каноническом сюжете, а та, которая создана художником. Хотя все фигуры нарисованы, ты понимаешь, что это подлинный мир. Хотя в целом понять этого искусствоведа можно, потому что в данном случае художник фактически берет на себя функции, которые закреплены только за Богом.

Работа Колдобской в военных тонах - для художественной общественности это прямая отсылка к Энди Уорхолу, который одевал очень известные сюжеты в защитные цвета. Колдобская делает икону настоящим участником войны. Там есть тревожность. Во всем этом проекте боль и отчаяние существуют. Он напоминает, что Чечня является нашей главной проблемой.

Н.Б.: То есть вы не считаете работы, представленные вашей галерей на "Арт-Москву-2001", оскорблением чувств верующих?

М.Г. Нет. Просто церковь всегда пыталась ограничить художника в использовании религиозных мифов. Но художник их использует. Это его неотъемлемое право. Это было и 500 лет назад, и 300, и 100. Художник вообще обращается не к религиозному сознанию, а к сознанию, и в этом смысле никакого оскорбления религиозных чувств нет. Богослов-искусствовед прав в одном - действительно многие работы содержат в себе крик отчания, но ничего плохого в этом нет. Потому что ситуация с Чечней, война, которая продолжается столько лет, она и вызвала это отчаяние. Мы говорим так: "Художник - это не лекарство, а боль". Художник только регистрирует то настроение, которое есть в обществе. И искусство, которое в такой ситуации пытается быть сладким, - лживое.

Н.Б.: Но когда пишется лубочная икона или Богоматерь одевают в камуфляж, речь все-таки идет об использовании, насколько я понимаю, религиозных символов. Может быть, это и раздражает?

М.Г.: Наша цивилизация не зря называется христианской цивилизацией. Это значит, что наш культурный ландшафт зиждется на христианской мифологии. Поэтому право художника на свою интерпретацию, а не на воспроизведение канона для меня выглядит вполне естественным. Художник работает со всеми символиками, со всем культурным ландшафтом.

Н.Б.: В время истории с Тер-Оганьяном часто говорили: это все направлено против христиан, потому что они безответные, а если бы что-то подобное художники учинили с мусульманскими символами, им просто открутили бы голову...

М.Г.: При том, что акция Тер-Оганьяна действительно была неудачной и это признали все, посыл ее был совершенно не иконоборческий. Тогда было время апофеоза скрещения православия и коммунизма, и проект "Юный безбожник" должен был напомнить о времени, когда коммунисты рубили иконы. Но и тогда, и сейчас все-таки основная проблема заключается в том, что православные не могут понять, что искусство - это искусство. Никто никогда не скажет, что надо судить актера, который играет в фильме гитлеровца и стреляет в Зою Космодемьянскую. Все понимают, что это художественная реальность и что актер является только актером, а не фашистом и не убийцей. Когда художник дистанцируется и ставит себя в позицию этих безбожников, это уже православными не прочитывается.