В театральном мини-городе Анатолия Васильева на Сретенке состоялась аванпремьера "Эдипа", поставленного одним из учеников гуру - Игорем Лысовым. Спектакль этот, как и положено по методу, репетировался не год и не два. Еще на киреенковской "Неофициальной Москве" в 1999 году лысовский театр "К.Л.А.С.С." демонстрировал репетиции этого спектакля. Предновогодние показы в театральном центре на Сретенке названы аванпремьерой, а премьера состоится (или не состоится) уже в самом начале наступающего 2004-го.

Такая нерешительность объясняется как принципами васильевского метода, так и ситуацией внутри Школы драматического искусства. Бородатые ученики Васильева до старости лет ходят в учениках. И хотя они и пошли (взаимовыгодно) на выручку учителю, наполнив жизнью его пустовавший одно время дворец, им все равно надо сдавать своеобразные экзамены на соответствие букве и духу Учения. Духовные дети Васильева, все время пытающиеся убить своего отца, в конце концов оказываются у него под крылышком.

Как и положено, внешняя театральность в "Эдипе" сведена к минимуму: нет никаких декораций, "музыки и мизансцен", как сказано в программке. Зато спектакль получился на удивление недлинным, за что можно простить режиссеру отсутствие антракта.

Единственным проявлением декоративности стали костюмы героинь "Эдипа". Надо отметить, что у Софокла их было не так много, как у Лысова. И Эдипа, и жреца, и Креонта играют девушки. Единственная софокловская женщина, Иокаста, как ни странно, в лысовском варианте свой пол не меняет. Чем объясняется такое решение полового вопроса в спектакле - особой любовью Лысова к слабой половине, наличием хорошим женских костюмов при отсутствии в театре талантливых и красивых мужчин или все же какими-то концептуальными причинами, - сказать трудно. Чтобы никого не обидеть, будем считать, что концептуальными, просто они (эти причины) скрыты так глубоко в сознании режиссера, что на сцене они никак себя не проявили.

Но вот зато основная мысль автора спектакля выражена как нельзя более прямолинейно. Ничего кроме этой мысли, собственно, в постановке и нет. Несамостоятельные (хотя очень милые и сексуальные) артистки с фирменными пафосными глубокими голосами и с фирменной же истерикой разыграли историю, в которой никто волю рока слепо не принимает. Знают, что по-другому не будет, но ропщут - при этом ропщут эмоционально, по-женски. Пошатываясь и интонируя, как пьяные, они готовы принять любое видение за реальность, а реальность за сон.

Собственно, все, что Лысов хотел сказать, изложено им уже в программке – словами Ницше. С одной стороны, это понимание трагедии как преодоления ужаса во имя жизни, а с другой, – преломление этой идеи в контексте истории Европы. В "Эдипе" по Лысову показан переломный момент в метафизическом состоянии европейца и его богов. Боги людей еще не любят, а люди их уже не уважают. От этого и Лай, и Эдип стараются найти лазейки для того, чтобы свернуть с предназначенного им пути - Лай пытается убить сына, Эдип - сбежать от родителей.

Всю эту историю про любишь-не-любишь ослепивший себя, но прозревший Эдип излагает напрямую богам, спустившимся со второго яруса зала-колодца (еще одна придумка Васильева, чтобы зрителю театр медом не казался). Они (единственные мужчины этого мира) все время присутствовали при трагедии, наблюдая, комментируя и попивая напиток из чего-то красного. Когда же боги спустились на землю (пол колодца), чтобы добыть немного крови из глаз Эдипа (для своего напитка, видимо), последний все, что о них думал, им и высказал. Слов этих у Софокла не было, так что пришлось их досочинить: вы, боги, людей, мол, не любите, но ничего, придет время, и уже не сын убьет отца, а Отец Сына.

По-видимому, идей у режиссера было много, да вот только слишком хорошенькие девушки в метафизические идеи никак не превращались. К тому же подвело желание ввести в ткань спектакля иронические нити - сделать из обитателей второго яруса сибаритов и комиков. Но, к сожалению, у актеров "К.Л.А.С.С.а" комический дар отсутствует, и лучше было Лысову остаться серьезным. Так бы он хотя бы выдержал бы стиль заведения на Сретенке.