Начнем издалека - с того, что я атеист. То есть совсем-совсем атеист. Я из атеистической семьи: мои родители - ученые, математики. А наука и религия в общем-то скорее несовместимы (особенно так было в Советском Союзе). Меня никогда не водили в церковь, у нас в доме не было Библии и икон. Слово "бог" я по привычке пишу с маленькой буквы, и употребляю его практически только в тех случаях, когда речь идет тоже о науке - религиоведении: мол, монотеизм - это когда люди верят в одного бога, а политеизм - в нескольких. Я ни в какого не верю.

Около месяца назад я стояла на партийном пикете - распространяла газету "Тотальная мобилизация". Ко мне подошел мужчина средних лет, из тех, что интересуются политикой и любят поговорить "за жизнь". В ходе разговора оказалось, что он верующий, вероятно, православный. Он между делом спросил: "Против храмов вы ничего не имеете?". "Нет, - говорю, - не имею". Мне нравятся храмы. Еще нравятся монастыри, соборы. И мечети некоторые тоже нравятся, и синагоги. Я люблю здания с интересной архитектурой, здания, представляющие историческую ценность. Икону вблизи я впервые увидела в семнадцать лет, в музее - это была икона работы Андрея Рублева. Многие иконы я считаю произведениями искусства. Некоторые мне нравятся. Не все - как нравятся мне далеко не все картины.

Я не осуждаю акцию Pussy Riot. Не восхищаюсь и не осуждаю. Просто художественная акция (переросшая в уголовное дело, но здесь не о том), о ее ценности и качестве пусть судят искусствоведы, а я плохо разбираюсь в современном искусстве. Я понимаю, что эта акция могла, вероятно, кого-то оскорбить. Но не меня.

А вот то, что сделал нижегородский левофронтовец Дмитрий Капелюш, я осуждаю. В том, что сделал, - не сомневаюсь. Он дал признательные показания. Его не пытали (я пока могу отличить человека, который сломлен, от человека, который абсолютно спокоен). Я смотрела видео, где он мирно пьет чай в здании ЦПЭ, а потом говорит на камеру что-то про "я признаю... я раскаиваюсь...". Он пытался поджечь церковь - видимо, хотел поиграть в героя. А потом за чаепитием дает признательные показания. Не уверена в том, что ТОЛЬКО на себя. В этих показаниях он мог оболгать кого угодно, и потому там могут быть чьи угодно фамилии - его же товарищей по Левому фронту, моих товарищей по "Другой России", кого угодно, кто участвует в протестной деятельности в Нижнем Новгороде.

Что бы там ни было в показаниях, своим поступком Капелюш уже подставил и свою организацию, и все нижегородское протестное движение, да и, возможно, не только нижегородское. Некоторые из жителей нашего города, посмотревших новости по региональным каналам, скажут: "Оппозиция? Это те, что церкви поджигают?". По тем же причинам Капелюш создал отвратительнейший фон для начинающегося на днях судебного рассмотрения дела Юрия Староверова, которое нагло сфальсифицировано Следственным комитетом и ЦПЭ.

А про церкви - да, я считаю, что жечь церкви плохо. Для меня - настолько же плохо, как когда уничтожают картины или скульптуры или по незаконному, наспех сляпанному судебному решению сносят историческое здание. Градозащитники меня поймут. РПЦ я считаю отвратительной продажной структурой. Но ведь нет же вины памятников архитектуры в том, какие люди в них заседают, так?

После истории с Капелюшем мне написал один знакомый, верующий: мол, молиться надо об этом человеке, чтобы господь его вразумил. Молиться я не буду - я атеист. А вот осуждать - буду.

Когда до нашего освобождения оставалось около двух часов, мы с Верой Лаврешиной услышали, как дежурный в ОП-5 говорит другому полицейскому, с которым у нас только что случилась перебранка: "Ты лучше успокойся, с ними не связывайся - они отмороженные". Через пару минут мимо нас прошел сотрудник того же отделения, который сообщил, что наши дела отвезли в суд, а судья Шкинина отказалась их рассматривать, так как мы, отказавшиеся представляться и расписываться в протоколах, - «не до конца установленные лица». И - главное - что мы свободны. На часах было начало третьего. Двое суток с момента доставления должны были закончиться без пяти четыре.

Когда участник акции пишет статью об акции, возникает проблема: хочется написать о том, что после. О том, что происходило в автозаке, отделении, суде. Про акцию есть фото- и видеорепортажи. Возможно, если бы меня не задержали, я смогла бы написать толковый текст про Марш регионов. Но увы, - напишу чуть-чуть про то, что во время акции, и много про то, что после.

Перед началом Марша я узнала от товарищей «военную хитрость» - сразу после построения колонн мы разворачиваемся и идем не к площади Минина, а к улице Звездинка. Полицейские такого поворота (в обоих смыслах) событий не ожидали. Уже на Звездинке появилось несколько «космонавтов», начались задержания, громче зазвучали лозунги, зажглись файеры и дымовые шашки. В какой-то момент в толпе я увидела гражданскую активистку Полину Мушникову и предложила ей встать перед автозаком с задержанными, не давая ему проехать. Однако нас остановил неизвестный мужчина в штатском, повалил на асфальт, откуда «космонавты» донесли нас до автобуса. Там было несколько московских активистов и члены Нижегородского гражданского движения – я, Полина Мушникова, Юрий Тестов-Каминский, Алексей Каширин. Всю дорогу до отделения в автобусе продолжалась потасовка с полицаями. Паша Шехтман в своей статье написал, что впоследствии мент при нем жаловался своему коллеге: «Самый беспредельный автобус!».

Привезли нас в уже хорошо знакомое мне отделение полиции номер пять. Там уже находились ранее задержанные и доставленные Юрий Староверов, Дмитрий Исусов, Сергей Кузнецов и прочие мои нижегородские товарищи. Те из нас, кто решил пойти «в отказ» и не представляться ментам, сели на пол, сцепившись. Для составления протокола нас выдергивали из сцепки по одному. Меня утащили последней и принесли в кабинет. Я отказалась общаться с полицейским, сидела молча и смотрела в одну точку. Тут же на помощь составлявшему протокол задержания прибежали сотрудники нижегородского ЦПЭ, которые, разумеется, узнали меня в лицо и назвали все мои данные. Затем меня унесли в другой кабинет, где составляли протоколы об административных правонарушениях (по статьям 20.2 – «нарушение порядка проведения митинга», и 19.3 – «неповиновение законному требованию сотрудника полиции»). К тому времени три часа с момента доставления меня в отдел истекли. В кабинете был явный дефицит стульев для задержанных, а стоять, разумеется, не хотелось, потому я села на стол, за которым сидел полицай и составлял на меня протоколы. За такое поведение со стола меня скинули на пол, а когда я встала – толкнули еще раз. Неприятно, но ничего страшного. Зато тут же всем задержанным стали любезно приносить стулья – еще одного маленького «бунта» ментам не хотелось.

После возни с бумагами меня и еще четырех задержанных девушек, а также троих мужчин повезли в другое отделение – номер семь, Приокского района. Там мы провели почти двое суток. Все это время с момента задержания я и Вера Лаврешина объявили сухую голодовку. В КПЗ Приокского отделения у меня произошла перебранка с сотрудником – он отказывался водить нас курить. Три из пяти девушек в нашей камере (в том чмсле я) курящие, а двое суток без никотина перенести все же тяжело – те, кто так же еще не справились с сей вредной привычкой, меня поймут. Когда, сводив всех желающих в туалет, полицейский стал закрывать дверь камеры, я встала в проем и потребовала, чтобы нас сводили покурить, началась небольшая потасовка. Однако после этого каждые три часа нас стали водить на перекур.

Практически все время в КПЗ мы спали. Читать там было невозможно из-за слабого освещения, шахмат или шашек у нас не было, заняться было нечем. Утром шестого ноября нас привезли обратно в пятое отделение. Постепенно задержанных стали уводить из отделения для доставки в суд, мы же с Верой заявили, что своими ногами туда не пойдем, а носить нас менты уже устали, и мы остались в отделении. Без пяти минут четыре нас истекали двое суток с момента задержания. Мы ждали. Постепенно из суда прибывали наши товарищи: у всех либо «двушечка» - как раз до без пяти четыре, либо перенос рассмотрения дела. В коридоре отделения незнакомый мне ранее сотрудник полиции сделал замечание, что я, мол, не там стою. Я сказала, что буду стоять там, где хочу. Началась перебранка, полицейский стал угрожать и нецензурно оскорблять. Я и Вера резко, но не опускаясь до уровня мента, отвечали на это все. Чуть позже мы услышали, что дежурный успокаивал того и советовал с нами не связываться. А через несколько минут мы и другие задержанные в ОП-5 оказались на свободе. К четырем часам дня были освобождены все задержанные.

Вывод из того, что происходило с нами в отделениях полиции, я сделала такой: позиция бойкота и неповиновения, которой придерживаются некоторые активисты (я в том числе), хоть и предполагает некоторый риск, является достаточно грамотной – находясь в неволе незаконно, нужно добиваться соблюдения своих прав. Полицейские в какой-то момент устают «воевать» с активистами и стараются избегать конфликтов. Никого заставить бойкотировать ментовские порядки я не могу, но именно неповиновением удалось добиться важных мелочей – возможности курить, сидеть, а не стоять несколько часов в кабинете, раннего освобождения.

Что же до глобального – до Марша регионов в целом – все мои иногородние знакомые, посетившие его, остались довольны. Нижний укрепил свою репутацию столицы протеста. Нам не нужны координационные советы, вип-персоны и бумажная волокита с согласованиями, чтобы выходить на улицы и площади и высказывать свое мнение, требовать свободы и соблюдения Конституции.