Надежда Толоконникова, политзаключенная

"Встал ли осужденный на путь исправления?" – этим вопросом задаются, когда рассматривают возможность условно-досрочного освобождения. Я бы хотела, чтобы мы с вами сегодня задались еще и следующим вопросом: а что это за путь – путь исправления? Я абсолютно уверена, что единственно правильный путь – это тот, на котором человек честен с окружающими и с самим собой. Я этого пути придерживаюсь и сходить с него не буду, куда бы меня ни занесла судьба. Я настаивала на этом пути, еще будучи на воле, я не отступилась от него в московском СИЗО, изменять принципу честности меня не научит ничто, даже мордовские лагеря, куда с советского времени власти любят ссылать политзаключенных.

Поэтому я не признавала и не буду признавать вину, вмененную мне приговором Хамовнического районного суда, противозаконным и вынесенным с неприличным количеством процессуальных нарушений. В данный момент этот приговор обжалуется мной в вышестоящих судебных инстанциях. Принуждая же меня ради УДО признать вино, УИС подталкивает меня к самооговору и, следственно, ко лжи. Является ли способность ко лжи знаком того, что человек встал на путь исправления?

В приговоре у меня написано, что я феминистка и, следовательно, должна испытывать ненависть к религии. Да, проведя год и два месяца в заключении, я по-прежнему феминистка и еще – оппонент стоящих во главе государства людей; но во мне, как и раньше, нет ненависти. Эту ненависть не могут разглядеть и десятки осужденных женщин, с которыми я посещаю православный храм в ИК-14.

Чем еще я занимаюсь в колонии? Я работаю, с первых дней в ИК-14 меня посадили за швейную машинку, и теперь я – швея-мотористка. Некоторые полагают, что делать художественно-политические акции – легко, что это занятие не требует осмысления и подготовки. Судя по своему многолетнему опыту акционизма, могу сказать, что осуществление акции осознание художественного продукта – кропотливая и часто изматывающая работа. Потому работать я умею и люблю. Мне не чужда протестантская трудовая этика. Физически мне не трудно быть швеей. И я ей являюсь. Выполняю все требуемое от меня. Но, понятно, я не перестаю за швейной машинкой думать, в том числе о пути исправления, и, следовательно, задаваться вопросами. Таким, например: а почему нельзя предоставлять осужденным выбор того рода общественно полезной деятельности, которой они будут заниматься в свой срок? Согласно их образованию и интересам? Я, имея опыт обучения на философском факультете МГУ, с удовольствием и увлечением могла бы, пользуясь библиотечной и присылаемой мне литературой, заняться составлением образовательных программ и лекций. И я, кстати, без вопросов занималась бы такой работой больше положенных ТК РФ 8 часов, бы занималась ей все свободное от режимных мероприятий время. Вместо этого я шью милицейские штаны, что, конечно, тоже полезно, но в этом деле я явно не столь продуктивна как могла бы быть продуктивна в проведении образовательных программ.

...Нам всем – в том числе узникам Болотной, моей отважной соратнице Марии Алехиной, Алексею Навальному и – всем, всем, всем – хватает сил, убежденности и упорства, чтобы пережить эту реакцию и остаться победителями.

...Недавно мне в письме прислали притчу, ставшую для меня важной. Что случится с разными по характеру вещами при попадании в кипяток? Хрупкое – яйцо – станет твердым, твердое – морковь – размягчится, кофе же растворится и захватит собой все. Итог притчи таков: будьте как кофе. Я в колонии – это тот самый кофе.

Я хочу, чтобы те люди, которые выступили инициаторами заключения меня и десятков других политических активистов за решетку, поняли одну простую вещь: нет непреодолимых препятствий для человека, ценности которого складываются, во-первых, из его принципов и, во-вторых, из работы и творчества. Исходя из этих принципов. Если ты сильно во что-то веришь, вера поможет выжить тебе где угодно и где угодно остаться человеком.

Свой мордовский опыт я, несомненно, использую в будущей деятельности и, пусть это случится и по окончанию моего срока, реализую его в проектах, которые будут сильнее и политически масштабнее, чем все то, что случалось со мной раньше.

Несмотря на то, что опыт заключения - крайне непростой опыт, мы, политзеки, становимся в результате его приобретения только сильнее, смелее и упорнее. И тогда я задам последний на сегодня вопрос: какой тогда смысл в том, чтобы держать нас тут?

http://www.svoboda.org/content/article/24969820.html