А сейчас, дружок, я расскажу тебе сказку... О далеких мирах под кончиками пальцев и прекрасных странах, раскинувшихся под диваном. О замках из пенопластовых коробок и извилистых манящих дорогах из спальни в ванную, по которым хорошо бродить с верным оруженосцем, ожидая приключений за каждым креслом и опасаясь драконов, засевших на этажерках. О полях сражений на ковре, притихших в ожидании атаки пластмассовой конницы, и дворцах под столами, откуда можно повелевать вселенной старых пупсов и послушных роботов, собранных из жестяного конструктора... "Складывай игрушки, сыночка, мы уже едем к тете Рае..."

Когда я был моложе лет на тридцать, меня тянули к себе тщательно прорисованные панорамы сказочных стран в книжках - их было много, на детскую литературу в рамках утвержденных пятилетних планов тогда не скупились. Картинки не просто тянули - втягивали, и я часами просиживал над красочными разворотами, изучая разные маршруты, которыми могли двигаться герои, разбирая надписи на картах и представляя себя внутри всего этого волшебства. Даже неприкрыто игрушечные страны было интересно разглядывать. Самое странное - читая недавно дочери довольно противные "Приключения Петрушки", я поймал себя на том, что по-прежнему торможу, внимательно вглядываясь даже в прянично-сахариновые городские пейзажи кукольного мира Леонида Владимирского. "...Папа, а дальше?" И я встряхиваюсь, скользя глазами по суконному тексту, и думаю: наверное, это неспроста.

Наверное, так надо - приподнимать занавес и хоть ненадолго впускать человека в какой-то иной, чудесный мир. Для меня до сих пор самая яркая сцена в толстовском "Буратино" - триумфальное завершение череды бессмысленных злоключений компании сбрендивших марионеток: за старой холстиной нарисованного очага обнаруживается яркий ненастоящий мирок, с непременным регулировщиком в белом мундирчике, футуристической архитектурой и неправдоподобными летательными аппаратами. Приехали. Земля обетованная. Мы сейчас будем тут жить и править этим миром так, как нам кажется справедливым и честным. "...И у нас будут мускулы, мостовые и кино каждый день".

Олдос Хаксли подробно описал причины и механизмы трансценденции - извечного желания человека поднять себя над суетой и серостью обыденной жизни и заглянуть на иной план бытия, в яркий сияющий мир духов, приблизиться к идеалу. Недаром в его подробном разборе такое важное место занимает театр - филиал Рая на Земле - с его яркостью и красочностью, невсамделишний и преходящий. И еще один значительный и замечательный компонент духовидения - возможность окинуть взором бескрайние просторы идеального пространства и различить в нем все до мельчайших деталей, а уже через них - втянуться в этот мир, поселиться в нем хоть на время. Сама точка зрения, как бы с высоты птичьего полета, подсказывает возможность сыграть в таком мире роль Гулливера в стране лилипутов, возможность немного побыть Господом Богом. Так мы, люди, устроены: именно эта жажда идеала отличает нас от овощей и минералов.

Что происходит в голове маленького человека, когда он рассматривает подробную рельефную карту Средиземья или организует за шкафом собственную вселенную? Правильно ли думать, что дети - underdogs этого мира, рожденные одиночками, - просто понарошку отрабатывают модели будущего взаимодействия с миром других людей? Для них этот мир - некий идеальный план бытия, где взрослые - "те, кто носит форменные фуражки, хорошие шубы и чистые воротнички", - выступают в роли ангельского племени "серафим", вполне блейковского для нетренированного детского взгляда. Взрослый мир давит на ребенка своим укладом и воспитанием, а ребенок упорно стремится к нему, осваивает социум - на своих понятных условиях, то ли заложенных в ДНК, то ли уже почерпнутых из детской визионерской литературы. Подкладывает подушку под попу, наращивает броню перед тем, как войти в мечту, казавшуюся недосягаемой: "Вот вырастешь и тогда будешь сидеть с нами за столом, а сейчас уже девять часов, и тебе пора спать..." Или же расслабиться и списать все на универсальную природу взросления биологических существ с высшей нервной организацией?

В моем детском саду - по общей иронии жизни называвшемся "Буратино" - несколько лет была очень популярна игра в "короля". Королем неизменно оказывался мальчик Сережа Сергевнин, дворцом - пропахшая мочой бревенчатая избушка или крашенная синей бугристой краской горка, свитой - девчонки из нашей средней группы, я почему-то всегда настаивал на выполнении обязанностей придворного музыканта или архитектора. Сам титул казался мне более весомым и значимым - помимо того, что он по умолчанию диктовал независимость мышления и предоставлял свободу творчества. Как мне казалось. Оставим Фрейда в покое - здесь скорее затаился чистый Дарвин. Но некоторые из нас так до сих пор и не повзрослели. А "будущее показалось нам сплошным кукишем".

Ведь с другой стороны - страшно отбиться от племени, еще страшнее - знать, что можешь опираться только на собственные силы. Тем не менее такой режим взаимодействия с окружающей средой необходимо как-то смоделировать. Закон такой. Строительство своей страны - игра одиночек, но это не индивидуальная игра. С такой точки зрения, идея чучхе - совершенный плацдарм для странопостроения. Посмотрите: Северная Корея - место хоть и жуткое, но вполне игрушечное - столько лет уже держится во враждебном окружении, и ничего.

В конечном итоге и "наша-родина-сынок" начиналась почти с такого же вполне умозрительного и по-детски невинного эксперимента. Только строителей в какой-то момент перемкнуло на русско-христианской разновидности плохо усвоенных утопических телег "Города Солнца" и федоровского учения. Довоскрешали отцов до того, что от ангельских сущностей до сих пор не продохнуть, но мудрее от этого не стали.

Построение идеальных детских государств, как правило, заканчивается печально - как обязательное строительство "ероплана" к концу смены в пионерлагере, когда на берегу остаются только недокуроченные парковые скамейки и поваленный пляжный грибок. Личная вселенная приходит в неразрешимое противоречие с "миром реальным", и это воспринимается тем острее, чем больше страшного и разнообразного жизненного опыта приобретает ее конструктор и повелитель. Но она ведь может и встраиваться в "мир взрослых" в той или иной клинической цивилизованной форме - как кукольная монархия, марионеточное княжество, игрушечная парламентская республика, где все как бы понарошку, включая схему управления подданными и процедуру получения гражданства. Увы, ничего нового изобрести здесь не удается - и накопленный опыт мешает, и не получается представить себе то, что у человека вообще не получается себе представить. То, что начинается с кровожадного, но детского в своем отторжении взрослого мира лозунга "Долой комиссаров!", становится таким мироустройством, где - в шутку ли, всерьез - каждый гражданин обязан быть "секретарем чего-нибудь".

Все же не в возрасте, видимо, дело. Мы по-прежнему увлечены странопостроением, потому что иначе не можем - так мы рефлексируем, так устроены наши мозги, таковы, наконец, наши общественные инстинкты. Кто-то моделирует процессы развития индоевропейского языка. Кто-то заклинаниями вызывает со станции Роса мальчиков со шпагами. Кто-то строит свои страны из разноцветных кубиков культурного алфавита, распоряжаясь ими довольно вольно и называя постмодернизмом. Кто-то ностальгически перечитывает "Республику ШКИД" или "Кондуит и Швамбранию", "Робера-Дьявола" или "Затерянный мир"...

"Щит с гербом Швамбрании красуется теперь у меня в комнате. Он ехидно и весело напоминает со стены о наших заблуждениях и швамбранском плене... Вместе с тем замыкается и круг повести, которая тоже совсем не откровение, а всего лишь наглядное пособие..."

Хорошо закаляется сталь. Качественно.