Перемены в губернаторском корпусе и особенно последовавшая за ними публикация первой кадровой сотни президента, за которой должны последовать и другие списки подобного рода, заставляют задуматься о природе нынешней российской власти.

За последние годы в России утвердился один-единственный, общий почти для всех признак успеха - причастность к власти. На худой конец - близость к ней. Из этого следует то, что в лузерах оказалось практически все население страны, которое в последние десять лет от участия во власти последовательно отдаляли. Не только успех, но и просто востребованность теперь связываются исключительно с властью. Даже карьеры в корпорациях для людей привластных - участь офисного планктона, "менеджерья", чье будущее поставлено кризисом под вопрос. И совсем другие возможности у причастных, у тех, кто отобран для лучшей жизни и высших целей.

Воспроизведена структура лагерного сообщества в его классическом советском варианте - недаром слово "блатной" имело в совке два значения. Абсолютное большинство населения причислено к разряду "мужиков", для которых даже заявление о лояльности является признаком нелояльности - они вообще не должны высказываться по поводу того, как следует держать зону.

Власть усмотрела залог собственной стабильности в изоляции от общества, в отключении социальных лифтов. Никто этого особенно не скрывал. Однако чем дальше, тем острее становится проблема обновления элиты и шире - проблема вертикальной социальной мобильности, которая сама по себе не является залогом общественного развития, напротив, приводит порой к застою.

Не в первый раз эта тема обсуждается, и не в первый раз заходит речь о парадоксальном соотношении революционности и консерватизма в истории и современности. При этом, напомню, речь может идти о двух моделях развития - западноевропейской и византийской. Стабильные структуры сословного общества в Западной Европе породили преемственность элит, их субъектность по отношению к власти, способность к развитию и изменчивости. Византийское общество оказалось неспособным к развитию и модернизации в силу того, что веками сложившихся элит в нем не оказалось - очень велика была вертикальная мобильность, слишком часто обновлялась политическая элита.

Так что никак нельзя априори считать вертикальную мобильность критерием социального здоровья, это мы знаем и из собственной истории - из опыта революционного комиссарства и большого террора, революционных комиссаров уничтожившего. Весьма мобильные были времена.

Если же приглядеться к современному российскому социуму, то следует признать, что у нынешней власти вообще нет понимания того, как следует обновлять элиту. С изоляцией от общества все понятно, но вот с тем, что делать дальше, - не очень. И это обусловлено самой природой нынешней российской власти, которая стремится быть всем сразу.

Та идеологическая неопределенность, которая ставится в укор власти, является следствием ее установки на плюрализм, как ни странно это прозвучит. Поскольку все население страны должно безмолвствовать, все дискуссии переносятся в элиту. И потому среди причастных к власти порой возникают острейшие противоречия. Так, сейчас можно обнаружить обоснование социального расизма, даже социального апартеида, призывы к созданию социальных гетто с целью закрепления собственного статуса. И одновременно - вполне революционные призывы, исходящие из привластных молодежек, где в основном представлены выходцы из социальных гетто. У них появился если и не вождь, то персонификатор их пути наверх: "Сурков - ...простой деревенский парень, вырвавшийся из тупика".

Позвольте, позвольте, а президентская сотня - это разве не механизм формирования элиты? Конечно, нет. Это внутриэлитные списки, и не следует путать одно с другим, ибо карьера в оппозиции - это тоже путь в элиту, не говоря уже о карьерах корпоративных. Перечисленные в списках люди - всего лишь те, кого президент объявляет желательными на государственной службе. Они уже вошли в элиту до этих списков. Некоторые из них прямо заявляют, что на госслужбу не пойдут. А главное - власть не признает перед ними никаких обязательств. Никаких договорных отношений не может быть ни с обществом, ни с элитой.

Так что это не новая опричнина, не сто добродетельных отцов отечества, призванных его спасти. По существу, эти списки не значат ничего. И термин "меритократия" здесь вряд ли уместен. Определение человеческих достоинств происходит не в конкуренции, которая уничтожена в политике и весьма слаба во всех остальных общественных сферах, включая экономику. Может ли идти речь о социальном расизме, претендующем на институциональный характер? Тоже вряд ли.

Вот и получается, что собственно публичными социальными способами обновления элиты власть не владеет и учиться этому не хочет. Зачем, если есть способы не публичные, частные, семейные. Ведомственно-земляческий, родственный способы, наконец, просто биологическое воспроизводство. Вот Андрей Турчак, новый псковский губернатор. Вроде бы из "Молодой гвардии Единой России", а на самом деле сын своего отца (из Питера, разумеется). Вот его биография. Он самый что ни на есть наследник по прямой.

По этому поводу злословят и будут злословить. Но это не самый худший вариант. Самовоспроизводство элиты биологическим способом, конечно, свидетельствует о ее неспособности к воспроизводству социальному. Однако так можно обойтись без социального гетто и без хунвэйбинов.

Но одновременно это еще один шаг к формированию общества всеобщего разочарования. Если в огромной стране элита формируется исключительно по родственно-земляческому принципу, то одно из двух: либо страну и ее население придется сделать меньше и примитивнее, либо...

Ну, революция в таких случаях не обязательна. Найдутся и мирные способы, я уверен. Институциональные реформы. Но пока они не начались, любые разговоры о каком-то диалоге власти и общества - чепуха. Так было двадцать лет назад: вся перестройка была пустой говорильней, пока XIX партконференция не открыла путь институционального реформирования, а значит, возможности лояльной, но независимой от власти, вертикальной социальной мобильности. Прежде всего - политической.