Теперь он является ночью, с экстренным обращением, пугая прикорнувших у телика граждан. Круги под глазами, застывший взгляд, краткая напористая речь, но это все мы уже слышали. Если бы Порошенко не возобновил войну, то и самолет бы не сбили. Спрашивается: зачем надо было будить нас всех, прикорнувших, ежели самому не спится?

И в тот же день, ближе к вечеру, пресс-служба Кремля объявляет, что 22 июля президент проводит заседание Совбеза РФ, посвященное «вопросам суверенитета и территориальной целостности», и тут уже весь мир вместе с россиянами начинает гадать: что это значит? Воюем? Капитулируем? Отдаем Крым? Захватываем Донбасс? Братья и сестры, к вам обращаюсь я?.. Однако в ходе заседания выясняется, что суверенитету России сегодня ничто не угрожает, и у сидящих в зале на лицах читается простой вопрос: а для чего созывал? Сидящие озадачены, как и все мы, которые с позавчерашнего дня пытаются постичь происходящее в голове гаранта. Постичь нелегко.

К слову, в тот самый день, когда Владимир Владимирович радовался территориальной целостности РФ, он подписал ряд законов. В частности, законы, ужесточающие наказание за призывы к сепаратизму и за «неоднократное участие в митингах», а также о защите граждан от рассылки спама. Складывалось впечатление, что все его последние выступления сводились к рассылке политического спама. Более того, теперь это становится фирменным стилем российского руководства, будь то Путин, Лавров или тот генерал, который рассказывал нам, как американский спутник хладнокровно отслеживал уничтожение малайзийского «Боинга» украинским штурмовиком.

Старый добрый Путин, которого мы знаем столько лет, разговаривал по-другому. Четко, ясно, афористично, весело, зримо, грубо, неутомимо, выматывая счастливую телеаудиторию в течение многочасовых «прямых линий». Помнится, в начале нулевых один телевизионный начальник утверждал, что сам по себе Путин на телеэкране - это хорошая новость для русскоязычной публики, и на свой лад он был прав. По той хотя бы причине, что президент всегда имел что сказать, кого облагодетельствовать, похвалить, закошмарить или унизить. Сегодня каждое его появление - плохая новость, при всех зашкаливающих рейтингах. Потому что сказать ему нечего.

Разве что про гайки.

Собственно, это был единственный содержательный момент во вчерашнем выступлении Путина - когда он, слегка увязнув в стилистике, сообщил, что «опираясь на гражданское общество, мы никогда не допустим мысли о том, чтобы совершенствовать нашу работу во всех этих областях было позволено исключительно с целью закручивания каких-то так называемых гаек, ни в коем случае мы по этому пути не пойдем». Это было, во-первых, смешно, если вспомнить упомянутые выше законы о сепаратизме и митингах, а смех всегда поднимает настроение. Во-вторых, это означало, что про «так называемые гайки» он размышляет постоянно, но уже не знает, за какую браться, чтобы не сорвать резьбу. Все-таки до массовых репрессий Владимир Владимирович еще не дозрел, а в рамках суверенной демократии запрещено практически все, включая кружевные трусы. Дальше, по слову поэта, видишь то, что искал, а не новые дивные дива.

Мы уже видим, да и он тоже.

Дальше у президента начинается очень тяжелая и одинокая жизнь. Говорить правду и совершать человеческие поступки, то есть извиняться, признавать ошибки, освобождать от своего присутствия не только Донбасс, но и Крым, он физически неспособен. Значит, будут санкции, и вынужденная, как ему представляется, реакция на них, и новые кары, и так до самого конца политической карьеры, сроки которой неведомы, и эта проклятая неизвестность пугает сильнее всего.

Отныне он, бывший завсегдатай «восьмерки» и разнообразных увлекательнейших саммитов, привыкший к приемам на высшем уровне, становится изгоем. Политиком, с которым приходится иметь дело и разговаривать, но только для того, чтобы не натворил новых бед и худо-бедно поучаствовал в решении старых проблем, которые сам и создал.

А ему только и остается, что являться среди ночи, чтобы не сказать ничего. Или внезапно созывать какое-нибудь внеочередное совещание, в ходе которого собравшиеся скоро постигают, что собираться было незачем. Политика зажигательных мюнхенских речей, прямых угроз и их воплощения в жизнь и смерть сменяется политикой сплошных жестов, сигналов и имитаций, что по-своему логично. Отношения с внешним миром будут теперь сильно напоминать его отношения с российским обществом. Задавленным, замороченным, запуганным, беспомощным. С той, однако, существенной разницей, что роли переменятся и отверженным на Западе станет он сам вместе со своими элитами.

Роль непривычная, склоняющая лучших людей страны к мыслям тягостным и по сути своей патриотичным. Мол, нужен ли им такой лидер нации, если им, лучшим людям страны, приходится столь тяжко страдать? А чуть позже это дойдет и до лучших представителей нашего народа, того подавляющего большинства, которое ныне голосует за собирательный Крым и очень конкретного Путина. Пока не догадываясь о цене, которую придется за все это заплатить.

Тогда вопрос о территориальной целостности РФ может встать со всей остротой. Только и в этом случае, созывая очередное экстренное заседание Совбеза, он вряд ли догадается о том, кто более всего вредил государственному суверенитету. Но, может быть, кто-нибудь из осмелевших с отчаянья соратников ему подскажет, и собравшиеся поддержат смельчака, и тут закон, направленный против сепаратизма, обретет правоприменительную практику. Или все-таки за спам накажут, не знаю.