Среди сюжетов, образующих новостные ленты, попадаются не только свежие, неожиданные, сенсационные. Случаются и такие события, что и новостями не назовешь. До того эти сообщения уже обрыдли или, если угодно, отлились в граните. И когда в последних известиях читаешь о том, что Ахмадинежад раскритиковал Америку, а северокорейский вождь требует мазута в обмен на свою ядерную сговорчивость, то возникает чувство, будто листаешь старый календарь. Все это уже, мягко говоря, не новости. Это сюжеты, несколько утомившие своим однообразием.

Впрочем, и в них иногда имеются свои завораживающие нюансы. И когда на брифинге после встречи с российским коллегой Лавровым белорусский министр иностранных дел Макей цитирует Гераклита, это уже само по себе достойно упоминания. А то и комментария.

"Все течет, все изменяется, - сообщил вчера министр, отвечая на вопрос о том, согласится ли Минск признать независимость Южной Осетии и Абхазии. - Поэтому те или иные позиции тоже могут меняться". Иными словами, Макей намекнул, что Лукашенко готов капитулировать перед Москвой. Хотя за минуту перед тем объявил, что позиция Белоруссии по данному вопросу осталась прежней.

Такой диалектический подход к проблеме необходимо осмыслить.

Тут сразу, конечно, вспоминается долгая и муторная история вопроса. Первоначальные попытки России склонить батьку к быстрому признанию итогов августовской войны 2008 года. Тягостная парламентская интрига, когда Лукашенко велел своим депутатам разобраться в этом деле, а народные избранники, подумать только, не стали рассматривать предложенный законопроект. Дикие скандалы, которые затем сопровождали дискуссию между Москвой и Минском по поводу статуса Цхинвали и Сухуми. Скандалы, доходившие до того, что Россия отказывала Лукашенко в кредитах, а тот, насупившись, соглашался ввести у себя демократию, интересовался "Восточным партнерством" и, после многолетнего сидения в отказе, пересекал границу в западном направлении. А на НТВ спешно монтировали фильмы про "Крестного батьку", в которых белорусского соседа мочили по полной программе, словно какого-нибудь Лужкова или, если заглянуть в будущее, Навального с Удальцовым.

Александр Григорьевич отвечал, как принято говорить о войнах, асимметрично. Крыл предпоследними словами Путина. Пригласив к себе в Минск российских региональных журналистов, устраивал выволочку всей федеральной прессе. Того же Лаврова, приезжавшего в Беларусь, не пускал к себе на порог. Обещал заморозить Европу, если Россия перекроет ему газ. Искал и находил альтернативные источники поставок нефти и газа - у закадычного друга Чавеса - и вроде бы даже гонял танкеры с энергоносителями из далекой Венесуэлы. Страшно вспомнить, дружил с Саакашвили и позволял тому выступать на белорусском телевидении. Наконец, грозился смастерить "грязную" ядерную бомбу из высокообогащенного урана. Лишь бы не признавать независимость Южной Осетии и Абхазии.

Возникает естественный вопрос: что же теперь случилось? Почему диалектичный Макей, цитируя Гераклита, сообщает стране и миру о том, что все течет? Лукашенко передумал или его друзья по союзному государству вырвали у батьки чистосердечное признание?

Есть точка зрения, что таким образом глава Беларуси вынужден откупиться от долгов России, которые уже составили 1,5 миллиарда долларов. Эксперт Андрей Дмитриев полагает, что цена еще выше: списав долги, Лукашенко пытается вернуться к системе взаиморасчетов "нефть в обмен на поцелуи", то есть желает обменять признание на вечное российское спонсорство. А если учесть при этом, что путь на Запад батьке давно уже заказан, то вроде ему ничего другого и не остается, кроме как направить свои посольства в Сухум и Цхинвал.

Однако опыт подсказывает иное. Александру Григорьевичу сильно не понравились дружеские танки в Грузии, и с годами он не изменил своего отношения к этой войне. Как не понравилась ему очередная революция в Киргизии, организованная, по его мнению, российским руководством. Он вообще против войн, революций и покушений на территориальную целостность, особенно в рамках СНГ, но не в силу пацифистских убеждений, а по той причине, что видит в них угрозу личной власти. Это можно счесть паранойей, но можно и государственной мудростью. Государственная мудрость, соединенная с паранойей, является залогом политического выживания белорусского лидера.

Оттого риторические упражнения Владимира Макея, который слова лишнего не скажет без согласования с президентом, едва ли следует оценивать как готовность к уступкам. Скорее это все-таки старая новость - из тех, что мы уже слышали многократно, безуспешно пытаясь постичь, что в них нового. Да практически ничего. Все течет, все меняется, кроме батьки, который не хочет отдавать никаких долгов и не намерен никого признавать ни за какие деньги. Зато он полностью солидарен с партнерами по Союзному государству, когда те, к примеру, заговаривают о грядущем регулировании интернета или о попытках неких бессовестных политиков на Западе фальсифицировать итоги Второй мировой войны. Тут они совершенно друг с другом согласны - и Макей с Лавровым, и Лукашенко с Путиным, и на этих незыблемых основах их братский союз укрепляется день ото дня. Все прочее, включая миллиардные долги, для белорусской стороны - чистая дипломатия, то есть пустой треп.