В изложении Виктора Казанцева интрига с переговорами выглядит примерно так: Кремль, предложив чеченцам почетные условия капитуляции, месяц терпеливо ждал, кому именно они доверят доставку в Москву белого флага ичкерийской революции. Закаев позвонил в Москву, получил гарантии приостановки действия милицейских инструкций о своем немедленном задержании и отправился в путь, то есть едва ли не в Каноссу. Кремлевское лукавство не вызывает ни иронии, ни злорадства по поводу ослепительно белых ниток казанцевского шитья. С лицом человека, который знает, что несет в массы сенсацию, но просит относиться к ней так же, как к регулярным сводкам об обстрелах блокпостов, Казанцев на самом деле доложил о том, что Кремль свой шанс осознает и воспользоваться им готов.

Искали этот шанс и даже готовили его давно. Почти год, с поздней прошлой осени, попытки установления контактов с масхадовской стороной обрели известную системность, и на свои зимние квартиры те чеченские лидеры, которых принято называть вменяемыми, уходили без особенной уверенности в том, что на растаявшие к весне поля сражения им придется непременно вернуться. Одни, переодевшись в цивильное, занялись мирным бизнесом где-нибудь в Карачаево-Черкесии, другие, как тот же Гелаев, спокойно зимовали в Панкисском ущелье, но все напряженно вслушивались в сигналы из Москвы, в которых время от времени прорывались кое-что обещавшие интонации.

Кончилось все весенними операциями фронтовой авиации и возвращением в строй расставшихся с иллюзиями полевых чеченских вожаков, и отстрелы отдельных из них никак не избавляли Ястржембского от необходимости признать, что подобные конфликты длятся обычно по тридцать-сорок лет. И дальнейшее развитие сюжета самым унылым образом подтверждало это прозрение.

По свидетельствам людей, весьма осведомленных в том, что происходит в чеченских горах, где-то с конца зимы прекратились и все мало-мальски серьезные контакты. То есть там иногда мог появиться некто и сообщить, что прислан самим Квашниным, что вовсе не было признаком самозванства. Просто никаких полномочий у таких посланцев не было. Другими словами, контакты не прерывались - они консервировались до лучших времен, наступления которых никто уже и не ждал. Но точно так же, разумеется, никто и не ждал того, что случилось 11 сентября. Уже 24 сентября Кремль делает безошибочный ход. Конечно, никаким ультиматумом это не было. Кремль под видом карт-бланша генералам предложил переговоры, в которые особенно не верил. Получится - хорошо, не получится - что ж, Кремль ничего и не предлагал, а дальше дело за генералами, которые все понимают по-своему, что никакой ответственности на Кремль опять же не накладывает.

Однако прогрессивным в этом начинании оказалось не только новое лицо российской власти, которое своей приветливостью в последующие недели еще не раз порадует мир. В жанре ультиматума случился еще своего рода плебисцит. Власть этак ненавязчиво спросила свой народ: а что, дескать, народ и впрямь так уж против нового Хасавюрта? Ответ должен был показаться неожиданным, хотя и легко прогнозировался: народ к Хасавюрту готов. Несмотря ни на какие абхазские рейды Гелаева (личное присутствие которого на Сахарной Голове так и не не доказано).

И тогда позвонил Закаев.

Хотя это, конечно, никакой не Хасавюрт. И дело не в том, что, как нам долго объясняли, переговариваться не с кем. Партнеров предостаточно, и, как мы уже знаем, эти переговоры шли. Но их спорадические особенности сводили их суть лишь к знакомству, а отсутствие полномочий у федеральных посланников делало это знакомство исключительно личным. Словом, появление Закаева в Москве ценно только самим своим фактом, что, впрочем, тоже могло бы стать революцией, если бы не опыт прошлой войны.

Нечто похожее наблюдалось не перед Хасавюртом, когда война уже была фактически закончена, а летом 95-го, после Буденновска. Тогда порыв обеих сторон, зафиксированный в очень хорошем тексте, деликатно названном "соглашением по блоку военных вопросов", закончился взрывом в грозненском туннеле, после которого генерал Романов в себя так и не пришел.

По-другому тогда быть не могло. Сегодня же все еще сложнее, и не только оттого, что не навоевались генералы. Легализуя одну, пусть и довольно широкую и конструктивную политическую чеченскую групировку, Москва, естественно, настораживает всех остальных, чьи шансы в послевоенном устройстве начинают растворяться уже сейчас. И речь не только о Хаттабе - без Басаева его политический вес не столь и значителен, а сам Басаев своим влиянием при случае может поторговать вполне конструктивно. Речь не только о радикалах местного значения, расплодившихся в нынешней смуте без числа и готовых закладывать фугас во все укромные места, рядом с которым может пройти российский часовой. Речь в том числе и о Кадырове, чей статус после начала переговоров с Масхадовым становится и вовсе смехотворным. Кадыров уже нервничает.

Резкий и повсеместный сброс политического веса, по какую бы сторону линии фронта он ни наблюдался, выработке повестки дня не способствует. Июнь 95-го - это таже не середина прошлой войны, а лишь ее треть. Хотя, с другой стороны, чеченских лидеров раньше чем за три месяца до окончания войны еще не принимали.

Разоружение от успехов - Грани.Ру, 25.10.2001