Один иностранный коллега, привыкший в любых своеобразиях искать логическую обусловленность, перечислил все, чем в последние недели запомнилась Чечня: захват самолета Стамбул-Москва, нападение на бронетехнику в Грозном, прием Ильяса Ахмадова чиновником Госдепартамента и взрывы на Ставрополье - и спросил: это как-то одно с другим связано?

Конечно, следовало отвечать "никак" - если бы в этом совершенно бессвязном перечислении не обнаружился один нюанс. Почему, например, никто не взял и скорее всего не возьмет на себя ответственность за субботние взрывы? И почему Хаттаб так страстно отбивается от подозрений в причастности к ним? Даже если это и не он - разве ему не нужна слава Осамы бен Ладена?

Не в том даже дело, что это не его стиль. Просто в Чечне все немного изменилось. Еще, кажется, вчера Басаев в Буденновске был для чеченцев воплощением возмездия и доблести. Сегодня те же чеченцы задаются вопросом, которым, похоже, еще не скоро зададутся на том же Ставрополье или в самой Москве. Вопрос о мере ответственности: кто виноват в том, что села Комсомольское больше нет: федералы, от которых кроме "Градов" в таких случаях ничего не ждут, или славный полевой командир Гелаев, который своими бессмысленными воинскими подвигами фактически подставил селян?

Даже если бы покупку этих треклятых "жигулей" в Невинномысске и их заминирование с последующей отправкой на рынок в Минводах организовал Хаттаб, ему сегодня было бы совершенно не с руки этим хвастаться даже перед чеченцами. Военно-тактического смысла в этом мероприятии было не больше, чем пропагандистского, а никаких иных стимулов к теракту для Хаттаба не просматривается.

Конечно, чеченский след более чем вероятен. Но это умозаключение ничего не добавляет, ибо все случившееся вполне может оказаться делом рук абсолютно случайного повстанца из богом забытого села, под началом которого состоит с десяток таких же отмороженных родственников. И из таких вот то ли головорезов, то ли мстителей, то ли совмещающих в себе обе роли и состоит сегодня не меньше половины чеченского воинства.

Зима с ее военным затишьем только закончилась, и те из серьезных командиров, кто отошел от дел, либо не собираются к ним возвращаться, либо размышляют, примкнуть им сегодня к фугасно-партизанской войне или повременить, тем более что в связи с ее нескончаемостью с этим они никогда не опоздают. Иные из них уже переоделись в штатское, купили дома в Грузии или Ингушетии и погрузились в быт.

В том, как Масхадов на сей раз отмежевался от теракта, может быть, следует услышать определенный сигнал. Вся трагедия Чечни очень долго заключалась в том, что радикалы вроде Басаева или Хаттаба смогли исключить для Масхадова и близких к нему умеренных коллег естественный в таких случаях вариант: вычленение из среды сопротивления политического крыла, этакой Шинн Фейн. Масхадов давал Москве понять, что готов к такой роли, но Москва делала ставку на войну - ей, в отличие от Лондона, никакая Шинн Фейн нужна не была, отчего Масхадову раз за разом приходилось возвращаться к компромиссу со своей буйной оппозицией. А потом началась вторая война.

Сейчас ее активная фаза закончена, и в ичкерийском руководстве уже особенно и не скрывают, что размежевание, на которое так и долго не решался Масхадов, теперь фактически свершилось. Умеренность и радикализм перестали быть лишь типами воинской этики, это теперь категории вполне политического свойства, в чем и состоит революция. Поездка Ахмадова в Вашингтон не имеет никакого отношения к субботним терактам и подрыву бэтээра в Грозном. Потому что даже Ахмадов, некогда близкий Басаеву, сегодня в Госдепе представлял не его и тем более не минводовских взрывателей - он представлял то, что может оказаться тем самым будущим политическим крылом.

Это, конечно, не означает, что в Вашингтоне об этом догадались раньше, чем в Кремле. В Москве уже давно и в не очень стесненных условиях содержится немало близких к Масхадову людей - тот же бывший его пресс-секретарь Майрбек Вачагаев. Немало таких людей готовы к контактам и в самой Чечне, и в соседней Ингушетии, и эти контакты имеют место. Но те, кто на них выходит со стороны Москвы, испытывают явный дефицит как тем для разговора, так и полномочий. Сюжет "Шинн Фейн по-ичкерийски" в Кремле явно прорабатывается. Но особой популярностью пока не пользуется - слишком много противников. Во-первых, военные, которым совершенно не хочется уходить из Чечни. Во-вторых, Кадыров, для которого любая попытка внутричеченской политической структуризации - это в первую очередь Масхадов, а кем тогда будет Кадыров?

Шинн Фейн в нынешнем виде, как известно, явление не столько ольстерское, сколько лондонское. И, как показывает опыт, пестовать ее - дело не одного года. Но даже президент Путин давеча, встретившись с редакторами четырех газет, спросил у них, знают ли они, сколько времени когда-то приходилось гоняться за "лесными братьями"? И оговорился: а ведь то было тоталитарное государство.

Ресурс террора - Грани.Ру, 25.03.2001