Чечня - это род математики. Есть действительные числа - 48 тел под Ханкалой, 56 - в районе грозненской автобазы. Есть числа плавающие - сколько, например, погибло мирных жителей? Солдат? Боевиков? Сколько их осталось живых? И числа округляют - до десятков тысяч, до тысяч. До полутысяч.

Последние десять убитых в Грозном - не округление. Все конкретно. Четыре женщины и шесть мужчин. Восемь русских и двое чеченцев. Некие другие двое чеченцев - как утверждается, боевики, убийцы этих десятерых. И, как еще теперь утверждается, не только их. Бой с ними шел целых шесть часов, они больше никого не убьют, а главное, ничего не возразят против того, что все грозненские убийства - дело их рук.

С арифметикой явно не складывается. Ни насчет конкретных шести часов (откуда у них набралось столько патронов?), ни по части всех остальных убитых, количество которых едва ли когда-нибудь установят. И кстати, не стоит так уж удивляться тому, что убитые вовсе не были обладателями каких-то несметных богатств. Нет таких сегодня в Грозном. Грозный - город теней. На блок-постах, кажется, настолько не верят в существование случайных прохожих, что на меня, тщетно пытающегося сориентироваться в совсем, кажется, недавно известных мне наизусть местах, обращают внимание лишь через полчаса. Знаменитой площади Минутка просто нет - там, где не утихала жизнь даже в самые артиллерийские времена, сегодня безмолвные каменоломни. Жизнь - только на окраинах, где частный сектор. Где еще без стекол и даже без крыш, где уже как будто до войны, но здесь живут, ходят в школу и даже проводят своими силами газ - власть, впрочем, потом об этом газе бодро отрапортует и даже спишет на это дело 29 миллионов. Но это все - днем. После захода солнца здесь рекомендуется проявлять крайнюю осторожность даже возвращаясь из соседнего дома, куда вы зашли посмотреть телевизор. Ночью идет война, в которой нет противников.

Ночью город не принадлежит никому - каждый занимается своим делом. Блок-посты замирают - здесь уходят в подполье и не выдают своего присутствия до утра, когда рассветет и начнется разминирование того, что было заминировано ночью. Минировать боевикам никто не мешает, потому что в планы федералов, которым надлежит следить за спокойствием, меньше всего входит встреча с боевиками. Федералы следят за исполнением комендантского часа, и не приведи господи кому попасться. Это не пугливые отстреливания прошлой войны - это азартная охота по грозненским закоулкам. Ведь здесь живут люди, которые уже свою жизнь наладили, и стало быть, снова есть что зачищать. Люди в масках - хозяева кварталов, которые не интересуют боевиков. "Зачем вы здесь, - спросил как-то мой знакомый очередных проверяющих, которые уже протаранили бэтээром ворота одного из домов, - здесь до вас уже несколько команд все вычистили". "Как же так, - удивился лейтенант, - а нам сказали, что по этому адресу еще не приходили".

Это другая война, и только кажется, что все точно так же, как в прошлый раз. То, что случайно уцелело после работы артиллерии и бомбардировщиков, исчезало, когда в оставленный боевиками город ворвалась пехота, точно так же. Но пехота нынешнего призыва была злее пехоты грачевской, для которой все было неожиданно и в первый раз. На этот раз кольцо штурма сжималось куда последовательнее и планомерней. Поскольку штурмовать, в отличие от прошлого раза, было некого, штурм стал зачисткой практически сразу, а так как город был почти пуст, каждому оставшемуся доставалось за всех ушедших.

Военные на этот раз стали полновластными хозяевами мертвого города раньше, чем пришло государственное осознание долгожданной победы. Но главное отличие было в другом: теперь сама суть нового общегосударственного стиля куда более, чем пять-шесть лет назад, отвечала воинским запросам. Жуть прошлой войны, оказывается, была лишь поиском жанра - лихорадочным и очень испуганным. Теперь жанр найден, армия, как и было обещано, себя обрела, и сделать с этим уже ничего нельзя. И никакой ненависти - все очень деловито и технологично.

Так что мало кого в Грозном успокоило известие о том, что два боевика, терроризировавшие якобы весь город, наконец убиты. Потому что подлинная жуть даже не в том, что эти четыре женщины и шесть мужчин могут оказаться федеральным изыском на опережение - пока эти десять тел не обнаружили в каком-нибудь могильнике, а в том, что в городе теней уже просто не бывает одиночных убийств. Здесь убийственная атмосфера, и убийцей может оказаться кто угодно. Юлий Даниэль когда-то описал только один день открытых убийств. Кто опишет город открытых убийств?