Трагическая гибель Александра Лебедя отзывается внезапной болью. Это странное ностальгическое чувство. Тоска по временам, когда люди во власти еще совершали поступки. Когда политики были большими. Генерал выделялся даже на их фоне.

Это был необыкновенно яркий, фантастически одаренный человек. Соединявший в себе ум и простодушие, решительность и растерянность, умевший воевать и питавший ненависть к войне. Переживший свое время, свой триумф, свои победы. Ставший при жизни исторической фигурой - и в привычном, и в гоголевском смысле этого слова...

Главная его заслуга - Хасавюрт.

Пройдет еще немало времени, прежде чем потомки осознают, какой удачей для России был этот неожиданный мир. Какой шанс достался обоим народам - и российскому, и чеченскому. И как Россия с Ичкерией бездарно его упустили. И как сам Лебедь, растоптав войну, так и не сумел достойно доиграть свою роль политического деятеля масштаба де Голля.

Природа, трудясь над ним, узнала вдохновение... Это никогда и никем не виданное лицо с прицельным взглядом и обезоруживающей улыбкой. Этот поразительный голос на громовых октавах. Этот сочный, точный, блистательный русский язык, смесь легко присвоенных чужих афоризмов, личных филологических подвигов и веселенькой казарменной шутки, над которой громче всех заливаются белобилетники.

Лебедь был обречен на успех, и успех пришел к Лебедю. Сперва в августе 91-го, когда он, не дождавшись приказа, так и не стал брать Белый дом. Затем в Приднестровье, где Александр Иванович впервые раздавил войну, применив свой фирменный стиль: запугав ее до смерти. А потом были выборы, третье место, должность секретаря Совбеза и помощника президента по национальной безопасности.

Это было странное время: Лебедя ненавидели "ястребы" и "чекисты" и любила боязливой любовью немалая часть либеральной публики. Хотя он, боевой генерал, побывал всюду, куда бросали мы свой негодующий взор: и в Афгане, и в Баку, и в Тбилиси, и Белый дом в августе стал бы штурмовать не колеблясь, если бы однокашник Грачев отдал ему такой приказ. Но за Афган отдувались Брежнев с Андроповым, за Тбилиси - Родионов, за Баку - Примаков. Александр Иванович оставался белым Лебедем - сперва оттого, что был безвестен, затем по той простой причине, что мы в него вгляделись.

Все дело в том, что в отличие от "палачей" он представлял не партию, но армию, военную машину в чистом виде, без идеологических добавок. Его легко представить в любом мундире - американском, французском, британском. По случайности рождения Лебедь воевал в Афганистане, а мог - и в Алжире, и во Вьетанаме, и на Фолклендах. Солдат по профессии, по воспитанию, по духу, по убеждениям, по судьбе, он как бы и не подлежал суду людскому. Как талантливое авторское творение, он существовал по законам, которые творец сам ему предписал.

Звезда Лебедя взошла в середине 90-х, в обстановке кромешного бардака, парада внутрироссийских суверенитетов и чеченской бойни. В ситуации настолько аховой, что даже демократы затосковали о "порядке". Не то чтобы о Пиночете, но о вменяемом, молодом, желательно непьющем политике, который мерами решительными и строгими, но не посягающими на демократические завоевание текущей эпохи, как-то призвал бы к порядку отдельные категории граждан: воров, бюрократов, удельных князей, братков... Талейраны из кремлевской администрации тогда уже приметили генерала и стали постепенно приспосабливать для своих целей. У него хватило ума пойти с ними в связке - до самого Хасавюрта. И хватило наивной вздорности разругаться сразу после.

Собственно, уже к концу 95-го, когда Лебедь сделал в политике первые шаги, портрет его был завершен. Воля к власти, мощная харизма, свирепое обаяние - все осталось при нем, никуда не делось. Но выявились и другие черты, скрытые до поры. Например, его редкостный дар плодить врагов. Сильнее этого дара только талант искать и находить друзей...

В лучших его друзьях, как известно, побывали "порядочный человек" Скоков и "оклеветанный русский генерал" Коржаков (характеристики Лебедя). Первый, в силу личной бездарности, едва не похоронил карьеру Лебедя под обломками Конгресса русских общин. Демонстративная близость с отставным телохранителем, вообще непонятно на чем основанная, стоила Лебедю разрыва отношений с Ельциным и последующего изгнания с поста секретаря Совбеза.

Теперь в кратких некрологах читаем, что Александр Иванович рассматривал Красноярск как стартовую площадку для грядущего президентского спурта. Должно быть, он так и говорил. Но это не значит, что он так думал. Человек вполне трезвый, Лебедь ясно понимал, что его звезда закатилась и губернаторское кресло под бдительным присмотром кремлевских технологов - последний приют. Он уже не справлялся и с этим: население края нищало, и приходилось выпрашивать денег у полковника Путина и выслушивать его отеческие наставления. После провальных выборов в местный парламент пришло время задуматься даже об отставке.

Все сложилось совсем не так, как грезилось ему, когда со своего тираспольского плацдарма начинал он такой славный и легкий поход в политику. Аплодисменты стихли. Шутки приелись. Голос на громовых октавах стал тих, и фразы невнятны. Это была плата за ранний взлет, за высокий полет, за упущенные возможности. Слишком яркий и узнаваемый, он еще выделялся на общем сером фоне. Но теперь это уже только раздражало.

В тот день, когда рухнул его вертолет, любители политических символов могли, вздохнув глубокомысленно, заметить: борт повторил судьбу десантника. Заблудившись в тумане, потерял ориентиры и врезался в землю. Но звезда Лебедя продолжает сиять, и этот свет ярок, как личность и судьба командарма.