Когда через несколько дней после побега Литвиненко я входил в нью-йоркский офис Джорджа Сороса, я знал, что предстоит неприятный разговор. Джордж узнал о моих турецких приключениях из газет. История о русском подполковнике, попросившем убежища в Англии, непостижимым образом попала в вечерний выпуск газеты "Сан", еще когда мы сидели в аэропорту Хитроу. А наутро моя фамилия красовалась рядом с Литвиненко в русских газетах: "Руководитель соросовской программы вывез офицера ФСБ в Англию". Это, конечно, не могло понравиться Джорджу.

Я проработал с Джорджем без малого десять лет, истратив $130 миллионов его денег на благотворительные проекты, призванные помочь реформам в России, облегчить трансформацию коммунистической диктатуры в либеральную демократию, превратить закрытое общество в открытое. Фонд Сороса официально так и назывался: Институт "Открытое общество".

В последнее время отношения между нами заметно охладились. Связано это было с тем, что мы по-разному смотрели на то, что происходит в России. Было очевидно, что надежды на быструю демократизацию и экономическое чудо не оправдались, что русский эксперимент не удался, что $130 соросовских миллионов были истрачены по большей части впустую, не говоря уже об обвале русского фондового рынка в августе 1998 года, на котором Джордж потерял более миллиарда долларов инвестиций. По словам Джорджа, Россия "скатывалась в черную дыру". Но мы относили это на счет совершенно разных причин. Джордж утверждал, что в крахе российских надежд виноваты излишества "безудержного капитализма", магнаты-грабители, которым не смогло противодействовать слабое государство. Я же, наоборот, считал, что капитализма в России недостаточно, что причиной всех бед является как раз бюрократическое государство, сдерживающее инициативу и душащее общество, что виновниками являются не алчные предпринимателеи-олигархи, а противостоящие им спецслужбы.

Этот идеологический спор между мной и Джорджем персонифицировался в фигуре Бориса Березовского – главного олигарха. Джордж чрезвычайно болезненно относился к тому, что я продолжал общаться с Борисом после того, как они рассорились. Прошло уже три года после их столкновения в момент приватизации "Связьинвеста", но их душевные раны так и не зажили. Расхождение деловых партнеров по силе страстей может сравниться только с распавшимся браком. Они обвиняли друг друга во всех смертных грехах. "Твой друг – злой гений, - говорил Джордж. - Он единолично развалил Россию". "Сорос прикрывается высокими мотивами, но на самом деле он банально хотел нажиться на приватизации и промахнулся – вот он и злится", - говорил Борис. Я выслушивал их и отмалчивался – оба были одинаково не правы, но спорить было бесполезно. Джордж считал мои контакты с Борисом проявлением персональной нелояльности и перестал приглашать меня к себе на дачу в Саутгемптон. История с Литвиненко, видимо, станет последней каплей, думал я, входя в офис.

Офис Сороса находится на 33-м этаже небоскреба "Эйша-хаус", на углу 57-й улицы и 7-й авеню. Попадая туда, человек невольно ощущает прикосновение к высшему уровню порядка вещей - в первую очередь из-за грандиозной панорамы Центрального парка, открывающейся за северными окнами, и величественного Гудзона, проблескивающего за частоколом небосребов с западной стороны. В северо-западном углу кабинета – стол Джорджа. Сидя спиной к Гудзону, ему легко переводить взгляд с панорамы парка на экран монитора, где бегут строчки биржевых индексов. Каждый раз, входя в кабинет, я представляю себе, как, глядя на этот монитор, Джордж произвел свою самую знаменитую операцию – обвал фунта стерлингов в 1992 году, когда за один день он заработал миллиард долларов. С этого началась его слава "самого успешного инвестора" и "финансового гуру", которая шесть лет спустя разбилась о рифы российской приватизации.

За год, что я здесь не не был, ничего не изменилось. На стенах по-прежнему парадные фотографии – Джордж с двумя президентами в Белом доме, Джордж с папой римским, Джордж с Андреем Громыко в Кремле. Мой подарок – свечка в виде бюста Ленина, купленная на московском Останкинском рынке рынке, по-прежнему стоит на столе рядом с монитором.

- Ну, расскажи, что там произошло в Турции? – спросил Джордж, входя в кабинет. По выражению его лица никогда нельзя понять отношения к собеседнику, на нем всегда играет полуулыбка, но за десять лет я научился угадывать его настроение по тембру голоса. На этот раз тембр отражал абсолютное спокойствие. Это означало, что решение в отношении меня уже принято.

Джорджа интересовало, на каком уровне в американской администрации знали о моей роли в побеге Литвиненко. Я рассказал ему о визите в Белый дом. Вся история была для него крайне неприятна. Вот уже три года как он рассказывал всем, кто хотел его слушать, что в провале российских реформ вообще, и в неудаче его собственных капиталовложений в частности, виноваты российские олигархи, а главный злодей среди них – Борис. И вот теперь его ближайший сотрудник устраивает побег человеку Березовского!

- Я понимаю, зачем это нужно твоему другу, - в разговорах со мной Джордж никогда не называл Бориса по имени. - Но зачем это нужно было тебе, этого я не могу понять!

Спорить с Джорджем о роли Березовского было довольно бессмысленно. Мы разошлись по этому вопросу еще два года назад. Рассказать ему о том, что Литвиненко знает секрет взрывов домов, я не мог.

- Честно говоря, я не знал, что все так обернется, - сказал я. – Но в той ситуации я не мог действовать иначе. Сожалею о причиненных неудобствах.

- Вот-вот, - оживился Джордж. – Непредвиденные последствия! Я от тебя этого не ожидал. Ты ведь сам предупреждал меня в истории с Фредом Кьюни (руководитель соросовской гуманитарной миссии, погибший в Чечне. - А.Г.), что тот ввязывается в ситуацию, которую не сможет контролировать. А теперь ты сделал это сам! Ты, как Кьюни, пошел на неоправданный риск, "перешел черту". Но он погиб, а ты нет. чистая случайность. Так или иначе, я тебя много раз предупреждал, чтобы ты не связывался с этим... с твоим другом. А теперь ты связался с ним публично, и это значит, что ты не можешь быть связан со мной. Кстати, а как ты теперь собираешься ездить в Россию? Правда, что у тебя отобрали визу?

- Нет, русская виза пока у меня в кармане. Но, честно говоря, у меня нет особого желания продолжать ездить в Москву. Я собираюсь вернуться в свою лабораторию.

- Ну вот и отлично. Для меня во всем этом есть скрытый плюс. Я как раз ищу способ, как сократить наше присутствие в России. А ты даешь мне прекрасный повод закрыть твой проект.

- Парадоксально, - подумал я, - Сорос уходит из России и ругает Березовского, а тот, в свою очередь, уходя из России, ругает Сороса. И ни тому ни другому невдомек, что в российских глазах между ними нет никакой разницы. Россия одновременно отвергла их обоих - в общем, по одним и тем же причинам: оба богаты, оба евреи, оба независимые личности, не опускающие смиренно глаза перед властью, уверенные в себе и в своей миссии по переустройству мира. Для серой посредственности в лице Путина, оба они – угроза и вызов. Спор между ними на тему "Кто потерял Россию?" интересует только их самих. И какая разница, кто из них прав, если ни тому ни другому в сегодняшней России нет места.

Выйдя из небоскреба и смешавшись с толпой, направлявшейся на вечерний концерт в Карнеги-холле, я подумал о том, что на этом заканчивается эпоха российской истории, которую можно без натяжек назвать эпохой Сороса и Березовского. Это были веселые и интересные годы, но в целом они принесли разочарование – через десять лет после распада СССР Россия оказалось совсем не той, о какой мы мечтали, когда в фундаменте советского коммунизма появились первые трещины. Запад махнул рукой на Россию - теперь вместо дизайнеров развития и взлета здесь требуются менеджеры застоя и упадка. Начинается эпоха Путина.