Под Москвой горит ушная сера Земли. Европа плавает в слезах. Большой метеорит летает где-то неподалеку, норовит дать планете в лоб. Кажется, все становится на свои места.

Апокалиптические сценарии прекрасны своей чудовищной невообразимостью, некоторым запредельным ужасом, возникающим вследствие именно что банальности, привычности и сообразности всего происходящего. Мы видели это в кино. Мы читали об этом в Библии. Мы рассказывали об этом ночью подушкам пионерского лагеря. И вот все происходит: падают башни Манхэттена, горит останкинский шпиль, леса полыхают под бессмысленными струями брандспойтов, и по залам Дрезденской галереи плывут антикварные стулья.

Ленка пишет в ЖЖ, что Волчек сидит у окна третьего этажа, смотрит, как за окном плавают на лодках спасатели, и смеется. Электричества у него уже нет, телефона тоже, а в мобильном скоро сядет батарейка. Из воды видны верхушки дорожных знаков. Очень хочется вообразить, что плавающие за окном на лодках спасатели соблюдают означенные ими правила дорожного движения. Остап, между тем, в той же Праге еще вполне с электричеством и даже с Интернетом; предлагает статью. Марта говорит - "сегодня смотрела телевизор, люди сидят в кафе и пьют кофе, поджав ножки на стульчики, чтобы не мочить. На мосту толпа туристов "смотрит наводнение"."

Показывали, спрашиваю, слона?

- Кажется, нет.

Любой серьезный катаклизм всегда, кажется, может дать нам коннотацию к какому-нибудь каноническому сценарию - много у нас просто этих сценариев - от чего, конечно, становится порядочно страшней, потому что мы знаем, чем канонические сценарии обычно заканчиваются. В Трансильвании вода стала красной и горячей, то есть превратилась в кровь. Огонь с небес сошел на подмосковные леса и тьма египетская стояла над городом несколько дней, а в Штатах говорят о бешеной активности каких-то уничтожающих посевы жуков. "Вирус легионеров" добавляет картине особый шик. Мне хочется обзвонить небездетных друзей и сказать им: "Прячьте первенцев. Я знаю этот апокалиптический сценарий".

Утром думала о том, что вот, кажется, наводнение в Праге пошло на убыль, - но успел ли найтись тот, кто занялся в последние дни строительством ковчега на высоком чешском холме? Я получаю определенное леденящее удовольствие, представляя, как этот человек - бесспорно, тихопомешанный, бесспорно, вряд ли готовый поделиться своей безумной идеей с кем-нибудь кроме жены и двух сыновей, таскает доски, периодически посматривая на придавленный камнем нетронутый им до этого дня том Ветхого завета на английском, украденный когда-то из израильской гостиницы - ну, просто так. Я думаю, он думает: "Я думаю, мне надо будет после добраться до Пражского зоопарка и там позвать за собою по паре всех". Он не сомневается, что все, кого он позовет, пойдут за ним, безропотно ступая лапами и помавая шеями, и те, кто может лететь сверху, над ними сверху полетят.

У этого Ноя давно нет электричества, а радио в его вполне современном доме куда-то запропастилось. Он не знает, что вчера зоопарк эвакуировали, насколько удалось. Одного слона, глазами тонущего ребенка глядевшего на спасателей, в ужасе трубившего, высунув из воды блестящий тяжелыми каплями хобот, пришлось пристрелить; одна горилла утонула. Морские львы уплыли, и кто-то даже сообщал, что видел их в волнах (соблазн: написать "плывущими в сторону рыбных рядов Старого рынка" - но не было такого в новостях). Три гиппопотама уплыли в другую сторону, их пока не видел никто. Я не знаю ничего страшнее, чем слон, плывущий по улицам Праги (был такой кадр в репортажах). Я не представляю себе ужаса большего, чем тот, который испытывает это животное. Я готова бы была оказаться маленькой девочкой, стоящей с останками плюшевого медвежонка в руках посреди выжженной напалмом деревни, лишь бы не оказаться этим слоном.

Наш полоумный Ной не знает ничего подобного; о том, что может быть затоплен зоопарк, он как-то не удосуживается подумать. В конце-концов он плюет на строительство ковчега, ибо ясно, что построить он ничего не сумеет; однако бог, явившийся ему, не слишком праведному человеку, сегодня ночью и возложивший миссию так непреклонно, превратит в ковчег да хоть надувную лодку, если в том возникнет потребность. Соответственно, Ной достает тюком свернутую лодку из гаража, переваливает ее на плечо одного из сыновей, сам берет весло и резиновые сапоги, и они идут в зоопарк. Уже через двадцать минут сапоги приходится надеть, а еще через десять опять снять, потому что вода заливается в сапоги. Сыновья надувают лодку. Ной с сыновьями плывут к Пражскому зоопарку.

За квартал становится ясно, что Пражского зоопарка больше нет, но Ной на всякий случай заставляет сыновей доплыть до ограды. Он становится на ноги в качающейся лодке (один из сыновей говорит: "Папа, ради бога!"). И некоторое время смотрит на еще виднеющиеся над водой края вольеров и фонтанов. Потом он молча и грузно опускается на дно (вода плещет через край), и сыновья начинают грести обратно в направлении дома. Ной молча сидит на дне, а потом, закрыв лицо руками, начинает плакать по человечеству и звать бога. Бог молчит.

В это время в Дрездене прибывает вода. Я смотрю утренние новости и представляю, как в это время немолодой и невыспавшийся немец, человек в целом не слишком религиозный, дрожащими после ночного Явления руками ведет "фольксваген" вверх по высокому холму. Его сыновья, трех и пяти лет, в полудреме лежат клубочками на заднем сиденье. Он никогда в жизни ничего не строил своими руками и даже не представляет, для чего служат некоторые инструменты, годами лежавшие в отцовском рабочем ящике в дальнем углу гаража. Но, по крайней мере, он уже догадался, где взять животных. Он уведет их из Дрезденского зоопарка.

НОВОСТИ ПО ТЕМЕ
ЦИТАТЫ ПО ТЕМЕ