Культ Джона Кеннеди сродни культу Beatles: и то и другое – порождение одной эпохи, 60-х годов прошлого века, с их раскрепощенностью, либерализмом, ощущением нового братства - не на крови, как у военного поколения, а на любви. Впервые москвичи, только что пережившие совсем иной культ, осмелились прийти с заплаканными лицами к американскому посольству. Вдова Жаклин спустя неделю после покушения сравнила покойного с королем Артуром, а его команду – с рыцарями Круглого стола. Так и пошло, пока не появилась книга пулитцеровского лауреата Сеймура Херша "Темная сторона замка Камелот". Но ни Хершу, ни историкам, пытающимся дать трезвую оценку его президентству, "миф Кеннеди" не по зубам.

Выборы 1960 года он выиграл у Ричарда Никсона с ничтожным преимуществом в менее чем две десятые процента (120 тысяч голосов). По общему убеждению, Никсон совершил крупную ошибку, согласившись на первые в истории теледебаты: он проиграл не компетенции, а молодости и обаянию соперника. Недаром следующие президентские дебаты состоялись лишь спустя 16 лет. Кеннеди стал первым президентом, родившимся в XX веке, первым президентом-католиком и самым молодым (43 года) избранным главой государства. В своей инаугурационной речи он поклялся защищать свободу повсюду в мире: "Пусть станет известно каждой из наций, независимо от того, желает ли она нам добра или зла, что мы заплатим любую цену, вынесем любое бремя, вытерпим любые лишения, поддержим любого друга и будем противостоять любому противнику, дабы обеспечить сохранение и триумф свободы". Кульминацией его президентства стала в июне 1963 года, в разгар берлинского кризиса, знаменитая немецкая фраза "Я – берлинец", хоть и сказанная с грамматической ошибкой (Ich bin ein Berliner вместо Ich bin Berliner – получилось, что Кеннеди назвал себя берлинским пончиком – "берлинером"). В речи, которую он должен был произнести в Далласе, были слова о том, что американцы его поколения "волею скорее судьбы, нежели собственного выбора, стоят стражами на крепостных стенах свободного мира".

Эта неколебимая вера в историческую миссию Америки, в то, что человек по природе свободолюбив и что демократия – универсальный рецепт от нищеты, ненависти к колонизаторам и гражданских конфликтов, – и преимущество, и слабость США. В годы президентства Кеннеди она обернулась слабостью. Его внешняя политика была непрерывной чередой кризисов. Многие утверждают, что Кеннеди только и мог работать в атмосфере кризиса, поэтому постоянно стремился к обострениям, провоцируя ответную агрессию. При этом в решительную минуту он не смел идти до конца. Его предшественник Эйзенхауэр назвал провал десанта в заливе Свиней "образцом робости и нерешительности", а Ричард Никсон считал, что в кубинском ракетном кризисе США "потерпели поражение в ситуации, сулившей им победу". Кеннеди, уверены эти критики, должен был воспользоваться ситуацией с советскими ракетами и ликвидировать режим Кастро на Кубе. Вместо этого Кеннеди дал ЦРУ санкцию на убийство кубинского лидера (многие авторы, особенно из числа бывших советников Кеннеди, утверждают, что ЦРУ действовало без ведома президента). Но самым масштабным провалом был Вьетнам. Отклоняя предложения генералов о направлении в Южный Вьетнам американских войск, Кеннеди увеличил число американских военных советников там до 16 тысяч человек, из которых более 70 погибли в боях с партизанами. От президента Нго Динь Дьема он требовал демократизации вместо репрессий и в конце концов спровоцировал его свержение и убийство, что только способствовало дальнейшей "американизации" конфликта.

Во внутренней политике послужной список Кеннеди фактически исчерпывается риторикой о "новых рубежах". Подлинным социальным реформатором, одним из величайших в истории Америки, стал его преемник Линдон Джонсон с его программой "великого общества". Узнав о том, что в ее мужа стрелял какой-то маргинал-психопат, Джеки Кеннеди произнесла удивительную фразу: "Уж хоть бы это была месть за его позицию по гражданским правам". То есть если уж суждено было ему погибнуть, пусть бы уж он, как невольник чести, пал жертвой какого-нибудь отъявленного реакционера, противника равноправия афроамериканцев. Отсюда ведь и берут начало все теории заговоров – их авторам трудно смириться с мыслью, что такой президент никому особенно не мешал.

В памяти американцев Джон Кеннеди и его первая леди остаются прежде всего "звездной" парой, воплощением вашингтонского "большого стиля", эталоном элегантности, покровителями искусств и в значительной мере олицетворением американской мечты. Этот сухой остаток без устали эксплуатируют демократы. К новым рубежам звал своих избирателей и Эл Гор в 2000 году, хотя, казалось бы, у него перед глазами был иной, более свежий пример молодого энергичного президента-демократа. Билл Клинтон очень хотел быть похожим на Джона Кеннеди. Но ему не хватило вкуса: вместо Мэрилин - Моника. Этого публика ему не простила.