Тема детской порнографии неиссякаема, и раз в год хотя бы приходится посвящать ей выпуск. Надо сказать, что, будучи занятой в течение нескольких последних месяцев написанием некоего очень большого романа на пару с Сергеем Кузнецовым, я много-много раз в течение, соответственно, последних месяцев думала о том, какие, собственно, крупные табу остались в нашем прекрасном демократическом обществе и что, собственно, должен сделать тот или иной персонаж, от которого требуется нанести пощечину общественному вкусу - не обязательно на патриотическом поприще, а так просто. И надо сказать вам, что нам с Сережечкой, по крайней мере, не удалось надыбать хоть что-нибудь приближающееся по степени табуированности к детской порнографии, - а, ладно, какой порнографии, просто - к помещению ребенка в эротический контекст. Голых Иисусов, как говорилось уже, пачка на квадратный метр; разжигание межнациональной розни - да каждая центральная газета, только загляни; а вот сайт NAMBLA (ломают три раза в месяц).

Мне кажется странной и болезненной эта ситуация; мне кажется, что детская порнография стала некоей точкой слива, бастионом нездоровой совести, красным углом, к которому общество поворачивается ежевечерне бить поклоны: видишь, господи? У нас есть моральные установки. We have a limit: мы можем блядство называть "полиаморией", пидорство - "однополой любовью", суходрочку - "сексом соло", но вот э т о мы не собираемся ни оправдывать, ни легитимизировать, ни романтизировать, ни прощать. Чем либеральнее общество становится в отношении других сексуальных развлечений своих граждан, тем туже и туже сжимается кольцо вокруг любителей несовершеннолетних прелестей. У меня бывает впечатление - впрочем, я не специалист, - что некоторые люди видят в борьбе с детской порнографией спасательный круг, некоторую абсолютную гарантию того, что мир не погрузится в пучины анархии и разврата. Может быть, это не глупо и не наивно, но у меня с некоторой точки зрения вызывает искреннее содрогание. Я не понимаю совсем, как э т и люди устраивают свою жизнь; совершенно. Господи, никаких же вариантов, никаких, и, как писал мистер Н., "десять лет каторги, коли покажешь ей, что смотришь на нее". Мистер Н., счастливый человек, еще не знал, что сорок лет спустя для каторги будет достаточно не только "посмотреть на нее", но описать свою фантазию о ней, но вообразить себе ее и признаться в этом вслух, но случайно - в Сети - в приватной беседе - сказать, что ты хотел бы вообразить себе ее... Десять лет каторги, и я не знаю, не понимаю, как эти люди живут и как существуют, и как страшно то, что общество вокруг них, - вообразим, да, некий застывший, как мушка в янтаре, момент, некую тень Гумберта Гумберта все там же, на скамейке, и девочка десяти лет ищет под скамейкой закатившийся мячик, и та же старуха в непрекращающемся фильме ужасов спрашивает, не болит ли у него живот, - и вокруг этой золотой, застывшей янтарной капли буйно течет время, течет для всех, кроме бедного Гумберта, - для гомосексуалистов, фетишистов, эксгибиционистов, натуристов, садомазохистов - течет к легитимации, к законам о privacy, о том, что "все хорошо, что не вредит другим", об adult content for adults - и только Гумберт год за годом вынужден отвечать на вопрос старой ведьмы о том, не болит ли у него живот, не болит ли у него живот, не болит ли у него живот.

Педофилия // Десять лет каторги

Не так давно - несколько месяцев назад - в Канаде разыгралась отвратительная история: судили человека по имени Джон Робин Шарп за то, что он располагает детской порнографией. Текстами. Порнографическими то есть текстами, в которых описываются садомазохистские изыски взрослого мужчины в компании маленьких мальчиков. Чудовищность ситуации для меня заключалась в том, что тексты эти Шарп написал с а м. И распространять н е п ы т а л с я. Он ими просто р а с п о л а г а л.

То есть фактически этот человек был осужден за сексуальные фантазии. Мой ангел, я думаю, что лично тебя кастрировали бы, распяли и шесть раз повесили, если бы человека можно было судить за фантазии в других областях, да и меня за мои же тексты, наверное, не погладили бы по головке; но к счастью, we are not into t h a t thing; в отличие от бедного Шарпа. Адвокатам Шарпа пришлось доказывать, что его писания имеют художественную ценность, чтобы спасти своего подопечного.

При этом общественность, естественно, ни на секунду не почувствовала позорности ситуации; наоборот - возмущенные миссис Гейз завалили сенаторов и правоохранительные организации письмами с тысячами подписей, требующих ввести такой закон, ну уж такой закон, по которому ни одна сука со своими художественными ценностями не уйдет непорванной, буде ей придет в голову фантазировать о маленьких мальчиках или девочках или, может, щеночках, чем не шутит черт. И - ура - демократия показала себя в действии, мнение большинства было учтено, и на днях в Канаде был принят закон, по которому человек, заподозренный в создании детской порнографии, должен доказать не то, что труды его имеют художественную ценность, а тот факт, что оные труды приносят человечеству п о л ь з у, и что польза, вдобавок, перевешивает наносимый ими в р е д. Пожалуйста, перечитайте эту фразу несколько раз. Попробуйте понять, что за ней стоит.

За ней стоит еще тотальная эмпиричность принятия судебного решения. Если "художественная ценность" и была откровенной профанацией, то, по крайней мере, позволяла адвокатам привлечь к делу сорок литературных критиков и получить тридцать девять рецензий, говорящих о "художественной ценности" представленного творчества. Кто будет выступать в качестве экспертов по вопросам "вреда и пользы для человечества"? Непосредственно Господь Бог? Все это чудовищно как-то, господа.

Я, знаете, вот совсем недавно говорила Мите, что я, к стыду своему, катастрофически socially unaware, я как-то совершенно не способна принимать участие в общественных движениях, петиции собирать, ходить на митинги, не умею я все это и не могу. "До тех пор, - говорила я, - Митечка, пока лично меня не коснется". Вот тут, в силу некоторых обстоятельств, лично меня касается. Все, что я могу сделать в поддержку всяких робертов шарпов и себя, любимой, тоже, - это поместить вот сюда кусок текста из того самого грустного нашего романа, который, я твердо уверена, приносит человечеству гораздо больше пользы, нежели вреда, потому что позволяет з н а т ь, что в мире есть и такой мир.

Волчекa передернуло. Магия испарилась. Две других "девочки" - хрупких, яркоглазых, танцевавших вместе под ритмические хлопки публики в первых рядах, - уже не порадовали его ничем, он видел в них кривляющихся сорокалетних теток, было стыдно и неприятно. Обогнув мужа и сына толстенькой Дикси и почему-то постаравшись никак к ним не прикоснуться, Волчек выбрался в проход между трибунами и побрел наружу, к выходу. Ему не нравились искусственные девочки, это уж точно. "Мне нравятся только настоящие девочки, - думал он, пока, оттянув воротник джемпера, чтобы хоть немного остыть, шел к ближайшему киоску "Сабвей", - мне нравятся девочки, о которых я знаю, что они маленькие девочки и не что другое, и мне нравятся они не приплясывающими с кукольным мишкой в руках, но напряженные, страдающие, напуганные, смертельно боящиеся не угодить, допусить ошибку, сделать что-нибудь не так, понимающие, что это грозит им болью, наказанием, еще..." Тут Волчек представил себе в деталях одну из самых сильных сцен, виденных им в жизни - как падает, плохо приземлившись из двойного кульбита, Жанна Свентицки, как медленно скользит тонкая ножка по черному покрытию пола, и как стоящий рядом с ним человек в белом костюме и тонкой белой повязке на голове истошно орет, срывает с пальца золотой перстень и кидает его, больно задевая Волчека локтем, и в следующую секунду Волчек видит, как Жанна вскидывает руки, еще даже не успев упасть, и раскрывает рот в диком крике, и из ее живота фонтаном выплескивается струя крови, распадаясь на тысячи искрящихся брызг, и часть этих брызг падает Волчеку на пиджак... (2)

Педофилия // ...что глядишь на нее

Сорокаоднолетний полицейский из Сан-Франциско Майкл Блок прослужил в полиции семнадцать лет и создал отделение по проверке видеосвидетельств с места преступления. Позавчера он покончил с собой, потому что был уличен в хранении картинок с "детской порнографией".

Nothing to say. (2)

Источники:

(1) Yahoo! News

(2) Yahoo! News