Страна не должна знать своих стукачей
80 лет назад, 31 августа 1922 года в "Правде" появилось лаконичное сообщение: "По постановлению Государственного политического управления наиболее контрреволюционные элементы из среды профессоров, врачей, агрономов, литераторов высланы в северные губернии, часть за границу". Так советская печать осветила грандиозную акцию большевистского руководства по изгнанию из страны деятелей культуры, не принимавших господствующую идеологию и практику. В последние годы за этой акцией закрепилось кодовое наименование "философский пароход". В действительности пароходов было несколько. На них навсегда покинули родные берега и отправились в Германию почти две сотни философов, писателей, ученых.
Среди высланных были выдающиеся философы Николай Бердяев и Сергей Булгаков (его из Крыма выслали не в Германию, а в Константинополь), Николай Лосский и Сергей Франк, Иван Ильин и Питирим Сорокин, видные деятели общественного Комитета помощи голодающим Николай Прокопович и Алексей Пешехонов, писатель Михаил Осоргин и многие другие. Никто из них не стремился эмигрировать. Осоргин вспоминал, что следователь ГПУ искренне удивился его нежеланию добровольно покинуть Россию: "Ну как же это, не хотеть за границу". А когда берега России навсегда скрылись за горизонтом, Осоргин предложил товарищам по несчастью, столпившихся на палубе парохода: "Давайте выпьем за счастье России, которая нас вышвырнула!"
Бытует мнение, будто высылка спасла цвет русской философской мысли от истребления в ходе кровавых чисток 30-х годов, а значит, имела положительное значение. Какие молодцы Ленин, Троцкий и другие большевистские вожди! Ведь запросто могли расстрелять, но не расстреляли, а только выслали, да еще по 200 долларов выдали каждому на первое время для жизни в Европе. Что ж, объективно дело, может, обстоит и так. Вот друг Булгакова, религиозный мыслитель Павел Флоренский в 37-м был расстрелян, а философ и историк Лев Карсавин, один из немногих пассажиров "философского парохода", попавших в руки чекистов уже после Второй мировой войны (его взяли в Литве), в 52-м умер в лагере. Но те, кто принимал решение о высылке, тогда еще не предвидели размаха будущих кровавых чисток и руководствовались совсем не заботой о сохранении жизни высылаемых. Просто так в тот момент было удобнее для власти, потому и не стали расстреливать.
И вот совсем недавно, как бы отмечая юбилей "философского парохода", ФСБ наконец рассекретила следственные дела двух из двухсот его пассажиров - Алексея Пешехонова и Виктора Ирецкого. Дела всех остальных по-прежнему остаются государственной тайной. Ну, Пешехонов по крайней мере лицо известное - министр продовольствия во Временном правительстве, один из лидеров Народно-социалистической партии (в ней состоял и Осоргин). А вот чем так уж особо досадил советской власти скромный заведующий библиотекой Дома литераторов Ирецкий, остается только догадываться. В деле упоминается только его "разрушительная антисоветская деятельность", но что это была за деятельность, догадаться невозможно. Впрочем, задаваться вопросом "за что?", когда речь идет о репрессивных действиях коммунистического режима, смысла, как правило, не имеет.
Гораздо любопытнее другое - почему чекисты начала XXI века столь трепетно хранят секреты своих далеких предшественников начала 1920-х годов. По-видимому, нынешняя российская власть, особенно при президенте Путине, во многом чувствует себя преемницей "старого порядка". Поэтому с такой неохотой снимается гриф секретности с документов, компрометирующих большевиков и особенно органы государственной безопасности.
Следственные дела тех, кого выслали в 1922 году, подпадают уже под все мыслимые и немыслимые сроки давности. 50 лет - максимальный срок по охране государственной тайны, 70 лет - по охране личной тайны. Уже давно в могиле и те следователи, которые высылали Бердяева, Булгакова, Пешехонова и прочих, и те осведомители, чьи доносы, возможно, послужили поводом для высылки. Но архивы все равно не открывают. Что же там может храниться такого секретного?
Ленин еще 19 мая 1922 года писал Дзержинскому о необходимости подготовить высылку писателей и профессоров: "Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих "военных шпионов" изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу". При этом вождь потребовал "собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей. Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ". Наверняка в остающихся секретными досье хранятся как раз эти "систематические сведения", собранные информаторами ГПУ. Разумеется, подлинные фамилии сексотов в донесениях не упоминаются, только псевдонимы. Но человек, хорошо знающий биографию Бердяева или Сорокина, Прокоповича или Лосского, в состоянии будет установить, кто может скрываться за тем или иным псевдонимом. А среди агентов скорее всего были и видные деятели культуры - коллеги высланных. Их репутация может серьезно пострадать. Вероятно, были рассекречены только те дела, где донесения агентов отсутствуют вовсе, либо их авторы неопознаваемы. Впрочем, не исключено, что такие донесения были, но перед рассекречиванием дел их изъяли.
Беда в том, что в нашем архивном деле интересы ведомств превалируют над общенациональными. Все торжественно декларированные нормы о максимальном 50-летнем сроке давности для рассекречивания документов не действуют в отношении архивов ведомств - ФСБ, Министерства обороны, МИДа и других, которые не спешат передавать свои бумаги в общегосударственные, доступные для исследователей архивы. В ведомственные же архивы пускают только "ассимилированных историков", которые ни о ФСБ, ни о других влиятельных учреждениях худого слова не скажут.
Более того, даже в неведомственных архивах, вроде Российского государственного архива социально-политической истории (РГАСПИ) сейчас начинают засекречивать прежде доступные исследователям дела, содержащие объявленные секретными документы Минобороны и МГБ. И уж совсем непонятно, к какому ведомству должны быть отнесены "особые папки" Политбюро, остающиеся секретными начиная с 40-х годов, и документы Государственного комитета обороны 1941-1945 годов, которые были вновь засекречены после короткого периода либерализма начала 90-х. Очевидно, в их разглашении до сих пор не заинтересованы государственные структуры. А ведь только опираясь на все эти источники можно написать подлинную историю советского периода.
Нынешнюю же власть и академическое сообщество историков гораздо более устраивает мифологизированная концепция советской истории. Согласно этой концепции, после 1917 года большевики, пусть по-своему, с эксцессами, но осуществляли модернизацию страны. И оправданием их деятельности является победа в Великой Отечественной войне. Поэтому важны не бессудные репрессии, а державно-патриотические свершения Ленина и особенно Сталина. А злодеи - это западные империалисты и отечественные реформаторы, которые при Горбачеве и Ельцине развалили великую страну и поставили большую часть населения на грань нищеты... Нельзя забывать: чем более закрытой остается недавняя история страны, тем более вероятно, что она повторится.
Статьи по теме
Страна не должна знать своих стукачей
Недавно, как бы отмечая юбилей "философского парохода", ФСБ наконец рассекретила следственные дела двух из двухсот его пассажиров - Алексея Пешехонова и Виктора Ирецкого. Дела всех остальных по-прежнему остаются государственной тайной. Почему же чекисты начала XXI века столь трепетно хранят секреты своих далеких предшественников начала 1920-х годов?