На заседании Высшего государственного совета Союзного государства России и Белоруссии Александр Лукашенко заметил: отказ от стратегической линии на укрепление союзного государства стал бы для него лично политической смертью. Лукашенко знал, о чем говорил. Впрочем, знал настолько давно, что такое признание здесь, и главное сейчас, отдает некоторым лукавством.

Это было так в 94-м, когда на волне объединительных ожиданий он, как черт из табакерки, выскочил в президенты не самой маленькой европейской страны. Так было в 96-м, когда только благодаря помощи Москвы Лукашенко не только выкарабкался из, казалось бы, безнадежной для себя истории с разгоном Верховного Совета, но и еще больше окреп. Так было и потом, в 97-м, 98-м, когда каждая весна сулила нам очередной праздник единения. По успехам Лукашенко можно было, как по барометру, отслеживать уровень ностальгии и веры в возрождение мифа, разрушенного одной декабрьской ночью в тогда еще не подвластной ему Беловежской пуще.

"Это правда, - спрашивал я осведомленных людей в Минске в самом начале путинского президентства, - что на последнем саммите Путин, уединившись с Лукашенко, предложил ему больше не искушать судьбу, в президенты больше не ходить, а уж какую-нибудь синекуру в союзных структурах ему за это непременно найдут?" "Вряд ли, - отвечали мне. - Но важно не это. Важно то, что эти слухи ходят и им верят". Путин обозначил свое отношение к союзу довольно отчетливо и практически сразу. Он своим успехам, как известно, был обязан событиям совсем на иной географической широте и в отличие от Ельцина не был заложником обещанной интеграции и братства - он мог себе позволить наблюдать за конвульсиями СНГ отстраненно и без имитации порывов поднести кислородную подушку.

Признание реальности, которая уже давно царила на просторах СНГ вообще и в отношениях с Минском в частности, целиком укладывалось в новый властный стиль Москвы. Путин, уже став лучшим другом олигархов, журналистов, губернаторов и гражданского общества в целом, не мог не преисполняться тревоги, наблюдая за той самодеятельностью, которая царила в отношениях с бывшими братьями и с той Белоруссией, политический капитал на братстве с которой сколачивали все, кто мог выкроить сутки на поездку в Минск. А поскольку запретить Лужкову туда ездить было бы несколько вызывающе, проще было, положившись на свое рейтинговое преимущество, закрыть тему вообще.

Скрепя сердце и по мере изучения особенностей белорусской оппозиции Москва вынуждена была поддержать Лукашенко на выборах. Намекнув, что кредитов подобного доверия в виде торжественного битья бокалов в честь интеграционистского счастья на кремлевских ступенях больше не будет. Тем более что срок председательства Лукашенко в Высшем государсвенном совете подходил в декабре к концу. Во что Лукашенко не терял надежды превратить этот пост, для бдительного Кремля загадкой не было. Пора было ставить точку.

Лукашенко пошел ва-банк и привез в Москву календарь: март 2002 года - конституция союзного государства, апрель - референдумы в обеих странах на тему окончательного объединения, май-июнь - закон о выборах в парламентское собрание союзного государства, осень - выборы. И пусть призрачные, но шансы потягаться за главное для Лукашенко лидерство.

Ответ был унизительным. Отказав Минску в возможности взимать НДС с российских товаров, Москва приравняла Белоруссию к обыкновенной российской губернии, дав таким образом понять, что полемика о способе слияния закончена. Почти без шифра Путин сообщает: мы вдохнем новую жизнь в союз - мы перестроим его на экономических началах. Имеющий уши да услышит погребальный звон. "Экономические начала" - это по сути перечень условий, на которых Москва продолжает терпеть белорусского лидера. Их немного, и в основном они сводятся к продаже России того, что в экономике Белоруссии представляет последний интерес. В первую очередь это нефтехимический комплекс, который под кремлевской крышей намерены заполучить "ЛУКОЙЛ", "ЮКОС", "Сургутнефтегаз" и, конечно же, российско-белорусская "Славнефть". И, естественно, "Газпром" - только без вяхиревских изысков вроде прокручивания через все постсоветские просторы кредитов для оплаты белорусских долгов.

Все схвачено. И Лукашенко должен это понять. Он, конечно, может утешиться сообщением о том, что к 2005 году рубль станет нашим единым платежным средством, но и это с точки зрения объединения ничуть для Лукашенко не веселее, чем продажа гродненского "Азота": деньги-то все равно будут печататься в Москве, что лишает белорусского президента последнего экономического инструмента - станка, исправно штампующего белорусские купюры номиналом в одну тысячную доллара.

Декабрь снова стал историческим для всех союзных инициатив месяцем. Впервые, впрочем, вписавшись в более глобальные ритмы: примерно в те же дни Европа с рождественским упоением принялась за изучение картинок на новых купюрах, прощаясь с франками, гульденами и шиллингами вполне лирично и без боли. На этом фоне победа рубля в отдельно взятой Белоруссии как-то не смотрится.

В 2005 году у Лукашенко, кстати, снова выборы. К мысли о том, что никакого союза больше не будет, в Белоруссии к этому времени уже, наверное, привыкнут.