Дождь, традиционно сопровождавший все избирательные начинания Владимира Гончарика, даже за финишной чертой пролился словно последней издевкой над его последними надеждами. Вся кампания велась, кажется, ради этого первого часа после закрытия избирательных участков, и народ должен был прийти на площадь, чтобы узнать всю правду о фальсификациях. Что дальше? Да что-нибудь. Может быть, новый Белград - ведь прислал же знаменитый югославский "Отпор" приветственную телеграмму прямо на площадь.

В Белград, впрочем, никто не верил. В Белграде, кажется, не бывает такой мерзкой погоды, словно по президентскому заказу. Но ведь сначала казалось, что народ пришел, и оставалось только дождаться этого желанного совпадения... Проблема была в том, что никто не знал, какое количество голосов сочтет для себя президент необходимым для победы. За день до выборов Гончарик эту тайну озвучил: Лукашенко намерен победить, набрав 61-65 процентов голосов. Это представлялось вполне логичным - вроде бы и подтасовывать надо не слишком сильно, цифра для народа более или менее привычная, и уровень перевеса достаточно убедителен даже при том, что лишать Гончарика его законных 30 процентов никто вроде и не собирался.

Гончарик продолжал предупреждать о грядущей фальсификации, основывая свою тактику исключительно на том расчете, что после таких предупреждений поразительное совпадение его прогнозов с окончательными итогами станет полным саморазоблачением Лукашенко. Такой расчет имел только один изъян - прискорбное пренебрежение опытом 1996 года, когда у Лукашенко, казалось бы, тоже не было никаких шансов выиграть референдум. А он выиграл - презрев все риски и расчеты и решительно пойдя напролом.

Гончарик, появившийся на трибуне, победно воздел сомкнутые руки вверх, всем своим видом излучая уверенность в том, что его победу уже никому не отнять. Митинг ждал подробностей, он требовал результатов параллельного подсчета голосов, а их все еще не было, но по первым расчетам у Гончарика выходило процентов сорок, и площадь упоенно славила нового президента.

К началу одиннадцатого дождь поутих, количество обработанных голосов близилось к одной пятой, и к результатам уже можно было относиться всерьез. Табло говорило что-то ошеломляющее. Гончарик - 12 процентов. Иногда - 14. Лукашенко - 85. Иногда - 90. Такой бесшабашности не ждал никто.

Эпицентр митинга сместился куда-то в сторону от трибуны, где телохранители Гончарика яростно оттирали от своего шефа его недоумевающих сторонников.

Гончарик уходил. Он продолжал на ходу повторять про свои беспорные сорок процентов, кто-то в ответ умолял его не оставлять площадь, потому что надо стоять до конца, до утра и до победы. Гончарик обернулся и, не глядя никому в глаза, пообещал: я ненадолго, только съезжу в штаб и вернусь. Хотя по лицу было видно - возвращаться ему уже незачем. Лукашенко победил нокаутом и, как всегда, ударив с размаха по затылку. В этом его мощь - то, к чему никогда не приспособится ни один его противник, даже самый циничный. Это же так понятно - ну есть вещи, которые делать немыслимо, запрещено.

Черта с два. Можно. Да, всем своим видом сообщал Лукашенко, социологи мне пророчили 45 процентов, вы все думали, что я навру процентов на 15, а я вас всех надул почти вдвое - элегантная победа. И я ведь про вас все знаю - никакого Белграда у вас не получится. Так что пожалуйте еще на пять лет.

А на следующий день была торжественная пресс-конференция. Не подумайте, что я собираюсь морализировать, - боже упаси. Только медицина. Лживость не порок, особенно когда она чрезвычайная. Чрезвычайная лживость - симптом той самой мозаичной психопатии, которую определили у Лукашенко белорусские врачи, и когда они об этом написали, на них завели дело. Потом его, правда, закрыли. Стало быть, правда.

Так вот, чрезвычайная лживость. "Даже слепой не может не видеть того позитивного, что было на наших выборах". Это - из вступительного слова, выдержанного и корректного. Да и вообще все шло хорошо, пока кто-то не спросил про Гончара. "Вы же обещали рассказать всю правду после выборов!" Лукашенко говорил долго и зло. "Это вы, журналисты, развалили уголовное дело - и вы за это ответите!" Голос срывается. Но дело противного вопроса живет. "Вика выгоните?" Голос смягчается. "Ну посудите сами. Выборы прошли. Что еще делать здесь господину Вику?" Не выгонит. "А вот вы обещали, что белоруский предприниматель получит столько либерализации, сколько переварит..." "Не врите - я такого не говорил. Я вам больше скажу - вы не получите никакой либерализации. Не будет здесь хаоса... Да, я сказал, что вы получите столько либерализации, сколько... Но как в Америке... Чтобы налоги платили..." Не отводя глаз. Без пауз. Легко, наверное, быть психиатром.

"Вот делаешь для страны, стараешься, а потом эти к власти придут, очернят, да еще все, что для страны накопил, по карманам растащут..." Уже не придут. Лежат в нокауте. Но неважно. Цитата-то на самом деле про другое. Это как Лукашенко ходил в Нацбанк и, словно гирьками, играл слитками золотого запаса. Все великое пространство от Бреста до Владивостока любовалось. Ведь вот-вот выборы, объясняет сегодня Лукашенко, вдруг что случится, меня уже не будет, так хоть тринадцать тонн народу своему оставлю. Старушка сзади всхлипнула - Лукашенко вообще на всякий случай позвал побольше старушек, чтобы, когда он кого-нибудь из особо любознательных журналистов назовет мерзавцем, шипение в зале было хоровым и заставляющим одуматься. "В общем, дорого мне эта история с золотом стала..." Опять в глаза. Сотням журналистов, которые знают совсем другую историю - про то, что при вывозе золота из России надо платить НДС, а Белоруссия - они же братья и союзники. Да и потом, когда оно дальше на Запад пойдет, в Белоруссии, понятно, договориться дешевле, чем в свирепой Москве. По некоторым сведениям, именно этим российским золотишком Лукашенко в Нацбанке и поигрывал.

Чрезвычайная лживость - это когда врет почти всегда, а приспособиться невозможно. Потому вхождение в образ - абсолютное. "Не надо бояться НАТО. Придет время - и весь мир поразится нашему диалогу с континентом, имя которому - Европа..." Замечательно. Жаль только, что мозаичная психопатия. И что президент. И что опять на пять лет. Но что поделать, если есть вещи, которым невозможно научиться.