Кто в детстве не боялся одежды, оставленной ночью на стуле и кажущейся пробравшимся в комнату врагом, тот не поймет, как можно принимать законы, запрещающие распространение какой бы то ни было символики. Кто так и не перестал бояться этой одежды - тот не поймет, как такие законы можно оспаривать.

К теме запрета на распространение фашистской символики и литературы обычно используются два подхода - патетический и прагматический. Патетический восклицает: "Сделайте общество таким, чтобы у него пропал вкус к "сильной руке", к "гордости нации", к избиению инородцев...". Прагматический бубнит: "Ну, ясное дело, фашизм будет существовать, как ни крути... Остановить волну мы не можем; мы можем затруднить ее ход; давайте запретим ношение свастик". На таком уровне каждому понятно, что первый подход - холистический и потому правильный; а второй симптоматический, и потому неправильный. Проблема заключается только в том, что первый отнимает много сил и осуществим - если осуществим - только в печально далеком будущем; между тем второй предписывает некие действия, которые можно предпринимать немедленно, сегодня и сейчас, создавая у себя и у окружающих иллюзию борьбы с неприглядной реальностью. А посему к нему легко склониться; вот и склоняемся.

В августе 1998 года Министерство юстиции России подготовило законопроект о привлечении к уголовной ответственности за изготовление и распространение нацистской символики и литературы. После внесения ряда поправок, в апреле этого года заместителю министра юстиции - Сидоренко - было поручено рассмотреть проект соответствующего закона. На данный момент распространение нацистской символики и литературы запрещено в ряде российских городов, в том числе в Москве и Петербурге (с 1999 года). Трогательная формулировка Мосгордумы наказывает не только за "фашистскую символику", но и за символику, "похожую на фашистскую", причем вопросы сходства и различия поручено решать представителям УВД на местах.

Бог с ней, со свастикой, с этим несчастным коловратом, который символизировал что только можно и где только можно на протяжении нескольких тысяч лет, пока не связался в нашем сознании с национал-социализмом. Бог с ним, с вопросом о том, что на него похоже, а что непохоже; это - прямой путь к обсессии, тут не о чем говорить. Пугают не детали, а принцип - та логика, которая стоит за подобным запретом и которая подразумевает, что с социальным явлением можно бороться, запретив на него смотреть.

Сами слова "запрет на распространение литературы" вызывают атавистическую дрожь у культурного человека. Запрет на распространение нацистской литературы - это как? Это только Гитлер и Геббельс - или также Ницше, и Эверс, и весь кружок "фолькскунде", и итальянские футуристы? Если Россия настрадалась от Германии и запретила свастику, значит ли это, что Чехия должна запретить серп, молот и красные флаги? У меня лично свежа память о татаро-монгольском иге - никто не хочет меня поддержать в законопроекте о взыскании репараций?

Информация - литература, графика, граффити, "белая музыка", - все, что связано с фашизмом и нацизмом, - это симптом; фашизм и нацизм - это болезнь. Нельзя лечить болезнь, прикрыв симптомы повязками - ибо симптомы дают нам представление о ходе болезни; не глядя на состояние язв, больного не вылечить.

Я не пытаюсь сделать вид, что борьба с нарастающей волной неонацизма ограничивается на сегодняшний день запретами на распространение символики. Безусловно нет: есть законы, запрещающие нацистские формирования, есть организации по борьбе с расизмом, есть правительственная программа по борьбе с экстремизмом - никто не наивен. Конечно, запрет на символику можно рассматривать как один из аспектов этой борьбы. Вопрос только в том, удачен ли этот аспект, результативен ли такой метод и, главное, не вызывает ли он обратной реакции, создавая эффект запретного плода для озабоченного проблемами самоидентификации молодняка. В шестнадцать лет нет борьбы слаще подпольной и союзника слаще угнетенного. Кому станет легче от того, что мальчики будут вытатуировывать на себе свастики не на предплечьях, в чистеньких салонах и ради моды, а на головках членов, в антисанитарных условиях и по идеологическим убеждениям? Кому станет легче, если вместо томика "Майн кампф" они будут получать от наставников списки библиотек, где труды Гитлера можно отксерить? Ради бога, скажите мне, что мы не дойдем до изъятия книг из библиотек...

Теория заговоров учит, что смена символики для развивающегося экстремистского движения - нормальный, стандартный шаг в борьбе с информационными запретами; есть методики прививания новой символики, новых опознавательных знаков - те же методики, кстати, которыми пользуются легальные организации. При хорошей работе эти методики дают результат буквально в пару месяцев - я это как маркетолог говорю. Кто проиграет от того, что игдрасил сменит на заборах свастику: те, кого этот знак касается и кто будет уметь его опознавать, или мы, их оппоненты, которым он не будет говорить совершенно ничего? В чью пользу будет этот момент информационной войны?

Символы меняются, имена меняются, литература меняется - идеи остаются. Не надо бороться с символами, не надо бороться с именами, не надо бороться с литературой - надо бороться с идеями. Надо делать их невкусными и непривлекательными, надо предлагать альтернативы, надо делать детей идеологически защищенными, брезгующими экстремизмом. Если, конечно, мы хотим от него избавиться. Но создавать ситуацию, когда свастику им первый раз покажут с гордостью и тайком, - не надо. Между прочим, пока христиане были маленькой подпольной сектой подрывного характера, их главным символом была рыба. Кто помнит об этом сейчас?