...за барские кальсоны

))

Я маленькая девочка, танцую и пою.Я Путина не видела , но я его луубблууу...

Такого омерзительного, бесстыжего вождизма под эгидой спецслужб даже коммуняки себе не позволяли опосля 1956 года.

Привет с Голан

Помню с детства,песенка такая,женский голос с надрывом:Я водку пью,я план курю,а накурюсь -рыдаю.Но все-равно ТЕБЯ люблю,хотя я "плановая".Так это про Россию?

Зачем заорачиваться каким-либо планом. Лучше выбрать симпатичное лицо.

А что, граждане с младых ногтей уже должны знать, что в школе им преподают одобренную властью историю и по телевизору накачивают анаболиками ?

"План Путина - нарики в экстазе"

Да, если у САМОГО воруют план -

значит впереди передел сфер влияния в наркобизнесе (с сопутствующими разборками)(:-))

История, о которой рассказал контрактник, касается Инессы Зубаевой. В Старопромысловском р-не Грозного при схожих

История, о которой рассказал контрактник, касается Инессы Зубаевой. В Старопромысловском р-не Грозного при схожих обстоятельствах пропала именно она. Информацию об этом случае можно взять на сайтах ПЦ "Мемориал" и Хьюман Райтс Вотч. Но эта девочка числится у них пропавшей без вести. Остальные Зубаевы, взрослые и дети, были расстреляны. Вот что об этом случае в конце марта 2000 г. писала Анна Политковская: СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ? Это оказалось одно и то же… Это нечеловеческие рассказы. Говорят, что для достоверности их надо разделить на какое-то число (10, 100, 200?). Но сколько не дели — получится все равно ужасно На бетонных надолбах непонятного назначения, прикрытых серыми гуманитарными одеялами «от имени ООН», сидят, поджавшись и скрючившись, парень и девушка. Мы пытаемся говорить о будущем. Я — все о перспективе, о принципиальном, о глобальном: «Что же дальше? Чем намерены заняться в жизни?» Они — лишь о конкретном, сиюминутном: «Завтра в горы пойдем за черемшой. Больше есть нечего». Но я опять — о лучшей доли, о мечтах, о понятно-человеческом: «А цветы в горах уже есть?» — Там бомбы есть. Неразорвавшиеся. И солдат полно... — следует ответ неспешный и бесстрастный, а за словами, как знамя, полощется ненависть. Они — брат и сестра. Во-семнадцати и двадцати лет. Асланбек и Резеда. В первую войну были подростками, во вторую заматерели. И если Резеда еще украдкой улыбается, то Асланбек мрачен, как грязный бетон вокруг него. Оба пересидели все бомбежки и обстрелы в подвалах. Вплоть до 5 февраля — в тот день был финал их личной драмы: отца, Салмана Бишаева, 1946 года рождения, зверски убили федералы на грозненской улице Кисловодской, во дворе дома № 3, при проведении зачистки в поселке Алды (район Черноречья). Убили и утащили тело. И лишь на 13-й день поисков старшая сестра Асланбека и Резеды — 30-летняя Лариса нашла дорогие им останки. Она же соскребла мозги переломанного Салмана со стен в кулечек, чтобы похоронить. А потом все вместе они ушли в Ингушетию. Теперь их жилье — так называемый «Карьер» на окраине города Карабулака. Здесь прозябает завод стройматериалов, от бывшего процветания которого осталось много полуразвалившихся каменных «мешков» хозяйственного предназначения. В одном из боксов этих бетонных джунглей и обосновались Асланбек и Резеда. Рядом еще 30 человек, 23 из которых — дети и молодежь. Большинству — 22, 20, 17, 16, 15 лет... Свою конуру они зовут «дискотекой», но это шутка: ни музыки, ни танцев. Гостей встречают нары, а парни и девушки на них — это 23 пары молодых, но потухших глаз и безжизненно брошенных рук. На «дискотеку» к Асланбеку и Резеде все подбирались по дальним родственным связям и общему «интересу» — пережили недавние зачистки, в которых были расстреляны и замучены их отцы, деды, братья, сестры, тетки... — О чем вы обычно говорите тут? — Целыми днями о том, кого убили и как, где чья могила нашлась. Ужас, — отвечает 17-летняя Фатима Долдаева, золотая медалистка грозненской гимназии № 2 выпуска 1999 года. Фатима говорит сущую правду. От этих разговоров к вечеру сходишь с ума: смерть — главная сегодняшняя тема во всех беженских лагерях Чечни и Ингушетии. Смерть, не жизнь. Люди, потерявшие близких, бродят от одного лагеря к другому, слушают рассказы, ищут сведения о своих... Послушайте и вы. Женская голова в красной косынке В тот день Султан Шуаипов примчался в ингушский аэропорт «Магас» с самого утра, хотя ему все повторяли, что хлопоты будут напрасны. Но Султан поверил радио, где объявили, что в Ингушетию ненадолго завернет очередная делегация Совета Европы. И он посчитал так: прямо у трапа ДОЛЖЕН ВСЕ РАССКАЗАТЬ сердобольным иностранцам. И они обязательно услышат и примут меры, и жизнь (а вдруг?) покажется светлее от того, что можно будет надеяться на небезнаказанность зла... Султан смотрится, как глубокий старец, хотя выясняется, что ему всего 45. Седая голова самопроизвольно подергивается, нервный тик не дает угомониться глазам, тело периодически «играет» в конвульсиях. Султан очень болен — 20 февраля ему, просидевшему в Грозном всю войну и сторожившему свой дом, пришлось собрать на нескольких улицах (своей и соседних — Шефской и с 3-й по 8-ю Линии) 51 труп, похоронить 21 (сколько хватило сил) из них, предварительно зашифровав каждый под определенным номером, а 30 за неимением физических сил сложить в смотровую (автосервисную) яму на 3-й Линии. Все 51 человек были зверски убиты в ходе операции, именуемой «зачисткой», в микрорайоне Новая Катаяма в ночь с 19-го на 20-е. Большинство погибших — соседи и друзья Султана, станешь тут нервнобольным... Говорят, то лютовала знаменитая 205-я бригада. Мстила за жертвы прошлой войны. Вот как все случилось: 19 февраля на 5-ю Линию, родную улицу Султана, вошли солдаты и сказали выползшим из подвалов жителям: «Скорее уходите отсюда. Те, кто идет после нас, всех вас вырежут». — Солдаты двинулись, — рассказывает Султан, — а мы, соседи, посмеялись над ними: умники! Хотят, чтобы мы убежали и было удобно грабить наши дома! За солдатами пришел СОБР — очень приличные ребята, и опять ничего не случилось. Мы расслабились. А кошмар начался ближе к ночи. В сумерках на наши улицы вошли еще какие-то федералы... Одним из первых застрелили соседа Сейт-Селима с Дунайского переулка, ему было около 50, — за то, что спросил у солдата род войск. Когда мы хоронили Сейт-Селима во дворе его дома, опять пришли те же федералы. Спросили: «Почему он умер?» Вопрос задавал как раз тот, кто застрелил. Мы ответили: «Осколок». Хоронили Сейт-Селима утром и уже знали: если скажем правду, нас расстреляют... А тот, кто убил Сейт-Селима, рассмеялся на наше вранье — ему, молодому парню, было приятно, что мы, старики, боимся его... Но вернемся в сумерки. Когда из дома № 36 на 5-ю Линию навстречу федералам вдруг вышел 74-летний Саид Зубаев , солдаты заставили его «плясать» — палили из автоматов под ноги, чтобы он подпрыгивал от пуль. Старик устал — его застрелили... И слава Аллаху! Саид не узнал, что сделали с его семьей. Султан замолкает, все выше задирая голову. Он не хочет, чтобы слезы-предатели выкатывались на щеки: никто не должен заметить его слабости. Движением головы Султан загоняет слезы обратно, в пазухи под нижние веки, и продолжает... Около 9 вечера, снеся ворота, во двор Зубаевых вперлась БМП. Оперативно и без лишних слов солдаты вывели из дома и поставили в ряд у лестнички 64-летнюю Зайнаб, жену старика. Их дочь, 45-летнюю Малику, жену полковника российской милиции. Маленькую дочку Малики Амину, 8 лет. 40-летнюю дочь Саида и Зайнаб Мариет. 44-летнего племянника Саида Саидахмеда Забаева. 35-летнего Руслана, сына Саида и Зайнаб. Его беременную жену Луизу. Их 8-летнюю дочку Элизу... Было несколько пулеметных очередей, и, мертвые, все они остались лежать у отчего дома. Так Зубаевых на свете не осталось никого, кроме Инессы — 14-летней дочки Руслана. Ее, девушку очень красивую, перед расстрелом военные предусмотрительно отвели в сторонку, а потом утащили с собой. — Мы очень искали Инессу. Но она как будто испарилась, — говорит Султан. — Думаем, ее изнасиловали и зарыли где-то. Иначе бы пришла хоронить своих. В одну ночь с Зубаевыми погиб директор школы № 55 Идрис — его сначала долго били об стенку, всего переломали, а потом сделали контрольный выстрел в голову... В другом доме мы нашли, рядышком лежащих, русскую бабушку 84 лет и ее 35-летнюю дочь Ларису, известного в Грозном адвоката — обе изнасилованные и расстрелянные... Труп 42-летнего профессора-физика Чеченского госуниверситета Адлана Акаева валялся во дворе дома со следами пыток... У обезглавленного тела 47-летнего Демилхана Ахмадова не было еще и рук... Примета карательной акции на Новой Катаяме — многим отрубали головы. Я видел несколько окровавленных чурок для колки дров. Например, на Шефской улице стояла такая чурка, в нее был воткнут топор, на чурке — женская голова в красном платке, а рядом, на земле, тоже безголовое, но тело мужчины. Где останки женщины? Где голова мужчины? И кто они? Еще — нашел обезглавленный труп не известной мне женщины с разрезанным животом, куда была засунута голова... Ее голова? Чужая? Что делают люди наутро после погромов? 20 февраля оставшиеся в живых мужчины обрывали лоскуты с одежды погибших и привязывали их к ветвям деревьев, под которыми хоронили. Зачем? Чтобы когда-нибудь потом, после войны, люди смогли найти могилы своих близких. И теперь Новая Катаяма, где много деревьев в лоскутках, вполне оправдывает свое странноватое японизированное имя. Ведь это в Японии вяжут разноцветные ленточки на ветви — в знак, что помнишь кого-то, тебе дорогого, и любишь... — Ну почему же вы не вышли вовремя из Грозного? Не переселились в Ингушетию? Вы? И Зубаевы ? И профессор Акаев? И Идрис? И адвокат Лариса?.. Все остальные, кого теперь нет? Ответ Султана испепеляет: «В подвалах во время обстрелов мы часто говорили об этом. Очень верили, что правду говорят генералы: войска придут, жизнь наладится. Поэтому надеялись на лучшее будущее, сторожили дома, хотели первыми устроиться на работу после освобождения...» Они верили НАМ! Они надеялись на НАС! За это МЫ их убили! Вот что вышло. ...Султан пошел греться в здание аэропорта — никакая делегация Совета Европы не прилетела, а важные чиновники из Москвы, вышедшие из самолета, там же, у трапа, сели в подогнанные машины и были таковы. Султана никто не выслушал. «Наверное, надо было облить себя бензином, чтобы обратили внимание», — сказал он серьезно и, сгорбившись, побрел прочь. Одинокий старый чеченец, похоронивший 21 труп и не сумевший похоронить еще 30. Голова его все сильнее дергалась и не давала покоя рукам — каждые несколько минут Султан должен был ловить падающую шапку... Расстрелянный паспорт — Как я буду теперь возвращаться через посты в Чечню?! По такому паспорту федералы сразу поймут, что меня кто-то недострелил, и обязательно арестуют... А если я расскажу правду, меня тем более расстреляют... — Беженка и грозненка Хееди Махаури говорит еле-еле, с остановками. Но упорно зовет всех, кого видит, посмотреть на свою красную книжицу. Зрелище и вправду экстраординарное: ее паспорт получил сквозное ранение, и через две дырки от пуль можно смотреть на мир. А со второй странички пробитого документа на вас глядит такая интересная молодая грузинка с тонкими чертами лица и затейливым разрезом глаз, что нет никаких сил переключиться с фотокопии на нынешний оригинал перед собой... Хееди плачет — она все понимает. И уверена, что это конец — она никогда не дойдет до Грозного. Она боится людей в форме. История Хееди проста и ужасна. Всю войну вместе с пятью своими детьми она прожила в Ингушетии, в станице Нестеровской, под чужим кровом. И вот когда по телевизору сказали, что Грозный освобожден, она решила идти смотреть свой дом № 201 по улице Пугачева. Хотела понять: можно ли переселяться? Отправилась Хееди вместе с подругой, соседкой и по Грозному, и по Нестеровской — Ларисой Джабраиловой, русской и матерью четырех детей. По дороге к ним прибилась еще и знакомая чеченка Нура, пробирающаяся в город с той же целью. До 201-го Хеединого дома добрались лишь на следующий день, и на его месте оказались одни стены. Пошли смотреть Ларисино довоенное жилище. И тут случилось то, чего больше всего боятся сейчас в Чечне: троица нарвалась на военных в тот момент, когда те мародерствовали. Солдаты грузили на БТР матрацы, кресла, пледы — и женщины, неожиданно вынырнув из проулка, встретились с грабителями глаза в глаза. Хееди, Ларису и Нуру, естественно, арестовали. Завязали им глаза. Погрузили на БТР. Потом где-то спустили на землю и велели идти вперед, взявшись за руки. Вскоре приказали развязать глаза. Женщины увидели себя среди развалин какого-то дома у стенки — и все поняли. Первой застрелили Ларису, ей было 47, и она умерла сразу, не мучаясь. Перед смертью Лариса лишь очень просила солдат пощадить ее, кричала: «Я — русская, из Подмосковья родом! Мы ничего не видели! Никому не скажем!» Нуру, чеченку, убили второй. Она тоже умоляла: «Ребята! Мне только 43! У меня трое сыновей! Как вы!» — Я была третьей, — досказывает историю Хееди. — На меня направили автомат, и все кончилось. А очнулась я от сильной боли. И только позже осознала, что случилось. Когда меня расстреляли, я осталась жива. Но была без сознания, а солдаты, видимо, не проверили меня на жизнь. Потом наши тела они подтащили друг к другу, накинули сверху валявшийся рядом матрац и подпалили. Хотели сжечь трупы — и концы в воду. И вот тогда я очнулась — от резкой боли. Это огонь лизал мою ногу. Солдат уже не было, я выползла из-под матраца, долго лежала, но потом все-таки решила ползти. Меня без сознания подобрали на улице две чеченки, шедшие доить корову. А очнулась я в подвале. Там тоже были раненые, и какие-то люди нашли для нас автобус и отправили всех в Ингушетию. С расстрелянной женщиной мы встретились в палате № 1 Сунженской районной больницы (в станице Орджоникидзевской на границе Чечни и Ингушетии). Хееди сейчас очень плоха. Она частично парализована — пули прошили все тело, мучит сквозное ранение спины, задеты нервные окончания, верх тела не действует вовсе, рук она не чувствует, медицинский прогноз пока неопределенный... — За что? — спрашивает 13-летняя, старшая, дочка Хееди, которая ухаживает за мамой. — Она у нас — очень добрая и мягкая. Она только очень хотела вернуться домой. Входит медсестра и начинает перевязку Хееди. Весь ее живот — в корочках запекшейся крови. Это как раз дырки от «паспортных» пуль. Хееди не помнит, как все случилось, — уже была без сознания после расстрела, но предполагает, что на прощание очередью солдаты прошили ее тело в районе живота. Ведь именно там висела сумочка с паспортом... Алдинский кошмар Пора возвращаться в «Карьер», к Асланбеку и Резеде. Мы опять сидим с ними на бетонных надолбах, и юноша рассказывает, как бесчинствовали в Алдах военные. Не только убивали, но и глумились. У его отца вырвали все золотые зубы вместе со здоровыми, а у их соседки — древней бабушки Ракъят — во время зачистки рот вообще разодрали до ушей, никак не могли вытащить челюсть. Резеда начинает рисовать схему их улицы в Алдах и как двигались каратели. «Вот наш дом, — говорит Резеда, — а вот — Султана Темирова, соседа-пенсионера. Ему, еще живому, контрактники отрезали голову и увезли с собой. А нам объяснили: обычно забирают голову, если подозревают человека в родственных связях с боевиками. Брат же нашего Темирова был спикером последнего предвоенного чеченского парламента. Поэтому и туловище Султана бросили собакам... Позже, когда федералы ушли в другие дома, соседи отобрали у одичавших псов одну левую ногу и пах — их и похоронили... Свидетели считают, что во время зачистки в Алдах погибли более сотни человек — точнее данных пока нет. Особенно пострадали те, кто оставался на улицах Воронежской и имени Маташи Мазаева. (Для интересующихся: Маташа Мазаев — родившийся и выросший в этом поселке Герой Советского Союза времен Великой Отечественной войны.) Такая выборка получилась случайно: просто улица имени Героя — первая, когда входишь в Алды. Резеда продолжает воображаемый поход по домам: «Прошли нас. Бабушку Ракъят. Султана Темирова... Дальше — дом Хайдаровых. Там расстреляли отца и сына — Гулу и Ваху. Старику — за 80. За ними жил немолодой Авалу Сугаипов, у него останавливались беженцы. Мы не успели запомнить их имена, но это были двое мужчин, женщина и 5-летняя девочка. Всех взрослых сожгли огнеметом, включая мать на глазах у дочери. Перед казнью солдаты дали малютке банку сгущенки и сказали: «Иди погуляй». Наверное, девочка помешалась. На улице Воронежской, 120 жили Мусаевы. Из них расстреляли старого Якуба, его сына Умара и племянников Юсупа, Абдрахмана и Сулеймана. Оставили в живых одного хозяина — старика Хасана. Он считался старейшиной всего Черноречья. Но дедушку оставили не просто так: трупы Мусаевых федералы ногами подвинули друг к другу, заставили старика лечь поперек всех пятерых и не шевелиться. Потом дали очередь по нему, ранили и сказали, что если встанет — убьют. Постояли, покурили — Хасан не двигался. И ушли довольные... Я больше рассказывать не могу!» Резеда убегает на улицу. Асланбек уползает по нарам в самый угол, отворачивается, а продолжает их старшая сестра Лариса. Она говорит вещи, которые фантазии психически здорового человека недоступны. О том, что деревья на их улице теперь «украшены» бесформенными кровавыми пятнами — потому что к ним подводили для расстрела. «Но стволы-то не отмыть! Поэтому я, например, никогда не смогу туда вернуться — я неспособна жить рядом с этими деревьями, где убивали людей, которых я знала и любила. Когда мы уходили из Алдов, видели: остававшиеся мужчины плакали, как женщины, а бороды молодых поседели... А уже в Ингушетии увидела по телевизору репортаж о зачистке в Алдах. Показали снайпершу, якобы чеченку, которая работала по федералам из алдинских домов, поэтому вроде и зачистка такая жесткая вышла... Я ахнула: это была наша известная чернореченская алкашка Таня Рыжая. Русская, кстати. Она неспособна выстрелить. Уже года два, как у нее руки так ходуном ходили, что не могла ложку держать — мы ее подкармливали... А что же выходит? Значит, Таня Рыжая — оправдание всего алдинского кошмара?» …С нар спрыгнул ребенок лет семи. Он выставил вперед выпиленный из дерева автомат и крикнул: «Ты — русская?» На него шикнули взрослые, но мальчик выпалил: «Фашист ты!» Идущая на Кавказе война с ног до головы закидывает грязью нацию. Вы уже начали думать о том, как мы от всего этого отмоемся? Сколько времени потребуется? Вспомните, Германия полвека сдирала с себя лохмотья национального позора. И все эти десятилетия наши дети играли в войну с немцами, а взрослые поощряли их к этой игре! И вот теперь мы стали немцами? Так сколько же уйдет на то, чтобы чеченские дети перестали играть в войну, где самый плохой мальчик будет исполнять роль «русского»?.. Анна ПОЛИТКОВСКАЯ

почитайте еще что-нибудь про первую чеченскую и события перед ней.