Насколько скучной была предвыборная кампания в эфире, настолько незатейливой оказалась и послевыборная политическая жизнь. Почти во всех разговорных программах, касающихся политики, продолжает доминировать президент. К строгому начальнику на ковер вызываются министры, которые несколько робея, отчитываются.

Отчета как такового мы не видим и не слышим. Есть обозначение его, выраженное в мизансцене.

Это очень доходчивая для российского менталитета сценка, разыгрываемая по формуле "ты начальник, я дурак". Некоторые полагают, что президентские имиджмейкеры позаимствовали ее у Лукашенко, из практики его общения на публику с подчиненными. Но на белорусском ковре она преподносится телезрителям в жанре разноса. А у нас реализована в мягком, можно сказать, демократическом варианте. Важна такая особенность постановки: Путин, встречая приглашенного подчиненного, поднимается из-за стола, крепко жмет ему руку где-то посредине кабинета, и оба садятся за боковой столик друг против друга, чем демонстрируется их человеческое равенство.

В субботу показали сюжет, где уже сам Путин в городе Сочи отчитывается перед журналистами ведущих газет и информационных агентств. Вроде бы власть переменилась, но "мизансюжет" выстроен таким образом, что никто из зрителей не обманется, кто здесь who. Истцы чувствуют себя скованно и не в своей тарелке, а ответчик непринужден, прост как правда, снисходителен как южный закат.

Словом, сбылась мечта оппонентов: власть стала ответственной и открытой.

Минувшая неделя была неделей борьбы с бедностью. На телеэкране. А все речистые политики вдруг куда-то провалились. Ни Жириновского, ни Хакамады, ни Явлинского – одни члены правительства. У Шустера – Зурабов и еще кто-то. У Сванидзе – один Жуков. У Познера...

У Познера во "Временах" боролись с коррупцией. Из известных людей там был только Карцев с припасенными шутками, но не в кассу. А так за круглым столом обменивались мнениями простые российские предприниматели средней руки.

Ничего не могу сказать: с моей точки зрения, то есть с точки зрения профана, чиновники и бизнесмены говорили логично, а те, кто им возражал, несколько горячились и потому выражались сбивчиво.

Но мы, телезрители, привередливый и капризный народ. Скажу больше: мы, телезрители, вовсе не народ и даже не электорат, а нечто отдельное. Такая популяция половозрелых, но инфантильных во всем остальном особей. Нас приучили постигать все, что ни есть на белом свете, развлекаясь. Будь то теория синергетики или таблица умножения. Нам, половозрелым, перекормленным телевиагрой, все время подавай секс-символы – иначе контакт невозможен и не будет никакого взаимопонимания. И не только в шоу-бизнесе, но и в шоу-политике.

Борьбу с бедностью, а также с коррупцией правительство, пожалуй что, может проиграть в глазах телезрителей исключительно по причине невыразительности чиновников и отсутствия в их речах харизмы. Как призналась одна героиня Уайльда, смириться еще можно со "скучными практическими темами", но не со "скучными практическими людьми".

На дело популяризации правительственных программ, направленных на уменьшение нищеты и ограничение коррупции, бросить бы господина Жириновского. Вообще это большая ошибка, что его не пропускают в правительство. Под него не грех было бы организовать какое-нибудь спецминистерство. Он мог бы стать идеальным министром пиара всего и вся. Но на этой неделе ему нашли другое занятие. Поскольку пиарить надо не только политику, но и литературу, его позвали на такую сугубо интеллигентско-интеллектуальную программу, как "Апокриф". Там под председательством Виктора Ерофеева собралась изысканная публика – филолог Ольга Седакова, хореограф Алла Сигалова, поэтесса Татьяна Бек, писатель Владимир Войнович, еще несколько достойных персонажей и он – господин на букву "Ж".

Его позвали как шута. Он с места в карьер понес то, что несет всегда и везде: что Россия погибает, и всё из-за литературы, которая является опиумом для народа; что французское "бистро" – это русское "быстро", что он против засорения русского языка иностранными словами, что любви нет, что героизм – обман, а его любимое литературное произведение - "Дед Мазай и зайцы".

Любимое потому, что там все тихо, спокойно: по затопленному лесу катит дедушка на лодке и собирает беспомощных зверушек. Но я подозреваю, что это единственное из русской классики, что он за свою не столь уж короткую жизнь сумел прочесть.

Филологи, философы и свободные художники, наблюдая эту нехитрую смесь сентиментальности и цинизма, снисходительно улыбались. Но как-то так получилось, что все они - неожиданно, наверное, и для самих себя - переключились с чисто литературных проблем на обсуждение, что есть такое В.В.Ж. И ничего при этом нового не сказали. Все опять сошлись на том, что он замечательный эстрадный артист, что его задачей является эпатаж публики и т.д. Только ведущий программы писатель Виктор Ерофеев обнаружил в речах Жириновского несколько глубинных обертонов. Во-первых, писатель увидел сходство Жириновского с Розановым. Во-вторых, он заметил, что если мы улыбаемся, слушая цинический бред вице-спикера, то это значит, что мы выдаем свой собственный цинизм.

У меня-то другая ассоциация. Я иногда задумываюсь, как бы сложилась судьба Шарикова, если бы профессор Преображенский со своим ассистентом Борменталем не прервали бы свой эксперимент по очеловечиванию дворняги Шарика. Ну и, разумеется, если бы все это случилось не в роковые 20-е, а уже во второй половине ХХ века. Я думаю, он бы чтением Каутского не ограничился, "Робинзона Крузо" вряд ли бы осилил, а прочел бы "Деда Мазая", после чего возглавил бы Либерально-демократическую партию и стал бы вице-спикером парламента. И тогда бы к нему выстроилась длинная очередь телепрограмм с предложением принять в них участие.

Последняя в ней, вероятно, "Оркестровая яма". Там он поведает оторвавшимся от народа музыкантам под их высокомерные реплики, что его любимое музпроизведение "Чижик-пыжик".

Что-то, впрочем, происходит и с высоколобыми художниками. Андрей Кончаловский представил свой документальный проект, по замыслу, видимо, многосерийный. Называется он "Бремя власти". Первый его выпуск оказался посвященным Юрию Андропову. По форме это такой салат "оливье", ингредиентами которого явились Бовин, Фалин, Бурлацкий, еще несколько лиц из окружения некогда грозного чекиста и многообещающего генсека. Их аттестации, выданные шефу, мелко-мелко настрогали, перемешали – получилось что-то невероятно приторное.

Что касается биографии Андропова, то ничего нового в ней авторы не нашли, кроме одного позабывшегося факта: в каком-то году товарищ Андропов баллотировался в Верховный Совет от какого-то округа в Эстонии. Кончаловский увидел в этом некое знамение. Ведь Эстония в каких-то производственных и общественных отношениях была авангардом СССР.

И еще, по мысли авторов, этот генсек намеревался позаимствовать венгерский опыт Кадара и, даруй ему судьба лет пять жизни, стал бы он российским Дэн Сяопином и "реформировал нашу державу при сохранении социализма".

Завершил Кончаловский свой фильм на патетической ноте: "Он (Андропов. – Ю.Б.) верил в лучшее. Говорят, что в тайном деле чести нет. А он имел ее. За это мы должны быть ему благодарны".

Есть такая закономерность: даровитые люди, в том числе и мастера культуры, когда левеют, то и мелеют чувствами, талантами, мыслью.

Писатель Михаил Задорнов обогатил филологическую мысль новой шуткой: в слове "богатый" корень – "бог". Значит, богатые - это те, в ком много бога. Но деньги, добавил он сурово, это помет дьявола.

В одном из выпусков программы "Культурная революция", где обсуждались достоинства и изъяны российского ТВ, молодой артист Иван Ургант обратил внимание на некоторые странности, впрочем, не очевидные для нашего замыленного глаза. Например, на то, что ведущий программы "Диалоги о животных" Константин Затевахин (к слову сказать, очень обаятельный ведущий, и программа у него замечательная) учит любви и милосердию к братьям нашим меньшим, сидя перед телекамерой в кожаной куртке. Иван Ургант хотел, видимо, спросить своего коллегу: шкуру какого меньшего брата он носит. Он не спросил, но все и так все поняли. И посмеялись.

Кончаловский, дожив до седых волос, ностальгирует по социализму, так и не заметив, как его творческую биографию укоротил этот самый социализм.

Смешанные чувства испытываешь, наблюдая за нашим ТВ и страной. Армянское радио на вопрос, что такое смешанные чувства, ответило: "Это то, что испытываешь, когда видишь, как летит в пропасть теща в твоем автомобиле".