статья Его прощальный прикол

Илья Мильштейн, 10.02.2003
Леонид Парфенов. Съемки НТВ

Леонид Парфенов. Съемки НТВ

Широко разрекламированная последняя программа "Намедни" на НТВ ничем не отличалась от прежних. Леонид Парфенов остался самим собой – прикольным, стильным, агрессивно-беспечным. Он улыбался фирменной улыбкой типа cheese, разглядывал-раскладывал на своем столике глупую куклу Буша, скользил по новостям с отстраненной заинтересованностью нового русского, богатого и счастливого в третьем поколении, весело уходил на рекламу.

Реквием на струнно-балалаечных удался. Как и положено по законам жанра, о том, что программа – прощальная, было объявлено во всех газетах и с первых слов передачи, но само прощание отложено на самый конец. Финал славно срифмовался с Масяней, которую тоже достали спонсоры, и она, грустно ругнувшись напоследок, послала в небо фантики из доперестроечных денег. Надгробная речь самого Парфенова длилась несколько секунд, не обманувших наши ожидания. Повторив две-три фразы из позавчерашних интервью, ведущий с искренней злостью сообщил, что "Намедни" больше точно не будет, и уже шли титры, и всё было сказано навсегда. А зрителю наедине с погасшим ящиком оставалось лишь договаривать то, что искрило за кадром, внося посильный вклад в сокровищницу родной речи, благо и закон на днях принят. И все сказали, по-видимому, одно и то же.

У каждого времени свой уход, своя форма диалога с властью, свой стиль сопротивления. Раньше были в моде митинги, взволнованные речи с трибун, пение под гитару. Теперь - презрительная скороговорка, недоуменное пожатье плеч, улыбка во весь экран. Раньше – злой гэбульник в Кремле, крошка Цахес, ток-шоу про взорванные дома, и за это карали. Нынче невосторженные комментарии по поводу блестящего штурма, путинообразная кукла в американском фильме – и, пожалуйста, новый гендиректор и с ним когорта свежих спецов по менеджменту. Раньше - демократия в опасности. В наши дни: господа, мешаете работать...

У каждой эпохи свой лик. Тюремный взор Гусинского, Березовский весь в черном в прямом эфире: "Света, я вам когда-нибудь диктовал, о чем можно говорить, о чем нельзя?" Но время запальчивых споров и культпоходов в Кремль – это уже мезозой, сколько можно? Сегодня царит скука, брезгливая отстраненность в глазах: пришли идиоты, и все испортили. Вчера уходили Шендерович, Киселев и Сорокина. Сегодня уходит Парфенов.

Стильный мальчик, он не любил митинги – это претило вкусу. Он позволил себя перекупить при условии, что дадут жить и заниматься любимым делом. Ему пообещали, и поначалу все шло хорошо, но что-то, наверное, свербило в душе, и он стал дерзить и отрываться, как при нелюбимом Гусинском, да и профессия диктовала свое: холуйство и божий дар – две вещи несовместные. Собственно, изгнание Йордана, который ему не сват и не брат, вовсе не означало, что новое начальство закроет "Намедни" или с первых дней велит славить Путина. Вкус страдал от того, что с ним, лучшим и талантливейшим, просто не посчитались, его не спросили, а когда он высказался – не расслышали. Смолчать, когда тебя держат за челядь, – это дурной вкус. Он попытался договориться с начальством. Начальство ответило, что оно имеет право на ошибку. И он ушел, забыв закрыть дверь за собой. Для этого есть слуги.

Парфенов простился, как тот еврей из анекдота, но никуда не ушел – и в этом тоже эпоха, ее прикольные черты. Во-первых, никто не гонит. Во-вторых, деловая порядочность велит отдать долги: доснять "Российскую империю", запустить "Страну и мир". В-третьих, преданные коллеги с ТВС, распри позабыв, зовут вернуться, и это смешное предложение стоит рассмотреть всерьез. А с сегодняшнего дня он в отпуске, как и все мы, слегка хлебнувшие свободы с горем пополам и терпеливо пережидающие эпоху открытых дверей. Сильно сквозит, на стеклах изморозь, за окнами мороз и те же рожи, что и на телеэкране. Пора привыкать, но вот странность: намедни одним человеческим лицом стало меньше, и это переживаешь как потерю. А ведь такая малость, если подумать: стильное человеческое лицо.

Илья Мильштейн, 10.02.2003