статья Палачи без границ

Илья Мильштейн, 23.01.2008
Илья Мильштейн

Илья Мильштейн

Честно говоря, я думал, что его отпустят. Грустно сознаваться в собственной глупости, но признание прокурора Хомутовского неделю назад мне казалось ясным свидетельством скорого освобождения Василия Алексаняна. Это же логично: прокурор сообщает суду, что подсудимый болен СПИДом, и добавляет, что у его ведомства нет возражений против освобождения замученного зека. Скажем, под подписку о невыезде. Ибо смертная казнь в России отменена, пытки официально не применяются, следовательно, что же остается? Даже в голову поначалу не приходило, что этот Хомутовский разглашает диагноз просто так. Для того, казалось, и разглашает, чтобы имелись основания для госпитализации Алексаняна в нормальную больницу.

Собственно, я и сейчас надеюсь, что на первом же заседении суда по существу дела бывшего вице-президента НК "ЮКОС" его освободят.

В конце концов даже Путин, спрошенный про Литвиненко, что-то такое стал говорить про смерть как трагедию для любого человека и его семьи. То есть прятал свое злорадство за обтекаемыми приличными фразами в духе абстрактного гуманизма. Понимал, что открытое выражение чувств непрактично.

А тут вот как. Прокурор извещает публику о СПИДе просто для того, чтобы поглумиться над обреченным. Он разглашает врачебную тайну, после чего просит суд оставить подсудимого в тюрьме. Он не видит в этом ни логической, ни юридической, ни моральной неувязки. И судья не видит. И полуослепшего Алексаняна отвозят обратно в камеру. Мучиться от невыносимых болей, задыхаться от отчаяния, умирать.

Случай беспрецедентный.

Все-таки зрелая советская власть, хоть и травила своих политзеков количественно куда погуще, до таких вещей не доходила. Зрелая советская власть упорно, хотя и безуспешно боролась с клеветой на наш политический и общественный строй. Если она сажала и гнобила врагов, порой до смерти, то вдали от газет и телекамер. И если уж умирали в заключении Юрий Галансков, Василь Стус или Анатолий Марченко, то зрелая советская власть понимала, что это удар по имиджу государства. Она могла удавить инакомыслящего в подворотне, но тогда это принято было списывать на хулиганов. Она была злобной как бультерьер и стеснительной как барышня одновременно, наша родная советская власть.

Я не помню ни одного открытого процесса, даже в сталинскую эпоху, чтобы смертельно больного человека вывели на суд, объявили, чем он болен, и отправили обратно в камеру. Такого могли расстрелять - безо всякого суда, чтобы не наносил своей тяжкой болезнью и внешним видом ущерба счастливой стране и не портил настроения знатным иностранцам. Доходягу могли и в лагерь посадить, но опять-таки втайне, и родных известить лет через двадцать, что умер, не дожив до освобождения. Все могли. Но в тишине, в немоте, во тьме кромешной.

Сегодня же наблюдается путаница. Смешение жанров, стилей, эпох. Прямые подлости и гнусности, что в международной политике, что во внутренней, совершаются при большом стечении телекамер, в открытую, с паучьей серьезностью или резким оздоровляющим смехом. На ярко освещенной сцене под звон колоколов веселая гопота ногами добивает упавшего. Типа и бог есть, и все дозволено.

Однако даже в этом смысле дело Алексаняна ставит какой-то новый рекорд, еще недостижимый в прежних делах, связанных, например, с тем же "ЮКОСом". Такого соединения горбачевской гласности с гестаповской беспощадностью мы еще не наблюдали. Путь от липовых садистских приговоров к садизму в чистом виде, да еще с примесью эксгибиционизма, пройден всего за несколько лет.

Разумеется, нечто рациональное во всем этом безумии тоже можно найти.

Василий Алексанян утверждает, что давно бы уже вышел на волю, если бы согласился свидетельствовать против Ходорковского на новом процессе. Что его убивают из мести за несговорчивость. И все же безумия в этой жестокости столько, что в ней растворяется без остатка любой смысл. Ведь уже почти убили, зачем же дотаптывать?

Нет, я не противоречу себе. Я действительно надеюсь, что если Алексанян доживет до процесса, то будет освобожден в зале суда. Хотя бы по той причине, что убийство оппонента, как однажды догадался Путин, иногда приносит ему больше вреда, нежели критика из уст еще живого врага. Я надеюсь, что прагматизм окажется сильнее страсти к бессмысленному мучительству. Понимаю, что глупость, но больше надеяться не на что.

Илья Мильштейн, 23.01.2008


новость Новости по теме