Говорят, что Наполеон, случалось, не отвязывал шпагу и в самые интимные моменты общения с прекрасным полом - спешил очень. В России почти не бывало правителей, не носивших военный мундир. Не исключение и дамы. Елизавета Петровна являлась на придворных маскарадах в костюмах то французского мушкетера, то казацкого гетмана, кавалерам же велено было облачаться в юбки с фижмами. Екатерина II прискакала в Петергоф свергать своего мужа в мундире Преображенского полка. Каждое царствование начиналось введением новой военной формы сообразно с личными вкусами монарха и европейской модой. Культ военных побед - тоже не новость. Как и в случае со Второй мировой войной, в бесчисленных русских дифирамбах по поводу низвержения "корсиканского тирана" трудно найти малейшее упоминание о союзниках России. Даже Грибоедов, вложивший в уста Чацкого горькую филиппику:

Мундир! один мундир! он в прежнем их быту
Когда-то укрывал, расшитый и красивый,
Их слабодушие, рассудка нищету;
И нам за ними в путь счастливый!

- в молодости был гусар и дуэлянт.

Штафиркой был Ленин - ну так его популярность и уступала рейтингу грозного председателя Реввоенсовета Троцкого, который жил в бронепоезде, оборудованном по последнему слову тогдашней техники; как он сам писал впоследствии, в глазах красноармейцев поезд этот был "вестником иных миров". Не был замечен в любви к военному делу Михаил Горбачев - направляя войска, например, к вильнюсскому телецентру, он тотчас переставал интересоваться ходом военной операции, ложился спать и спал так крепко, что добудиться его не было никакой возможности. Зато Борис Ельцин не раз щеголял в камуфляже и каракулевой шапке с кокардой. Однажды он даже схватился за ядерный чемодан - в январе 1995 года российскому Генштабу померещилась в мирной норвежской ракете американская боевая. Слава Богу, пронесло.

Немудрено, что и нынешний президент России питает слабость к разным военным штучкам. Скучно же, в самом деле, - все пиджак да пиджак. Недаром пиджак этот заодно с конституцией и паровой машиной так ненавидел и проклинал Константин Леонтьев. Самое интересное, что при любом императоре, не говоря уже о предсовнаркомах, были выдающиеся военачальники, а сейчас никого нет - один верховный главнокомандующий, спускающийся к народу с небес или всплывающий из морской пучины, словно "вестник иных миров".

Что поделаешь, в России по сей день в воздух чепчики бросают от одного вида военной формы. У нас оборотни и те в погонах, картошка и та в мундире. Про маскулинность российской власти и фемининность самой России написано немало. (Недаром у нас политик - "государственный муж"; непонятно, правда, кто такие в этом случае Слиска и Матвиенко - видимо, в отношении чиновных дам вступает в силу пушкинская дефиниция Екатерины: "Мне жаль великия жены...")

Нынешние любомудры от политологии любят рассуждать об иерогамии - сакральном браке - правителя с народом. Сам президент смотрит на это дело проще: "Настоящий мужчина всегда должен пытаться, а настоящая девушка - сопротивляться". То есть ему, конечно, было бы приятно сломить сопротивление, но в то же время хотелось бы, чтобы сопротивление было притворным.

Во всех затеях президента, направленных на подтверждение собственной мужественности, явственно сквозит стремление восполнить нехватку этой мужественности. Он хочет быть мачо (кто-то сострил, что слово "мачо" происходит от слова "мочить"), но никак не может в полной мере ощутить себя им. Потому и тянется к настоящим мачо - таким, как президент Венесуэлы Уго Чавес. Но и у Владимира Путина среди западных лидеров есть обожатель - это Сильвио Берлускони. Взаимоотношения этой пары еще дожидаются своего аналитика, возможно, даже психоаналитика. Предмет неизбывной кручины итальянского премьера - его малый рост. Фотографируясь с итальянскими солдатами в Ираке, он велел им присесть на одно колено - получилось в самый раз. В Европе лидеры, как нарочно, подобрались высокие, поневоле приходится смотреть на них снизу вверх. Только при общении с российским президентом самолюбие Берлускони не страдает. Так что он совершенно искренне смахивает с Путина пылинки носовым платком.

В усердной мифологизации образа президента подчеркиваются прежде всего признаки мужественности. Один из авторов народной путинианы свидетельствует: "В седьмом классе Володя подрался с учителем физкультуры за то, что тот любил потрогать, пощипать девочек из нашего класса. Вступился за их честь". Таков же леденящий кровь сюжет отроческих лет об охоте на крысу:

"Один раз я увидел огромную крысу и начал преследование, пока не загнал ее в угол. Бежать ей было некуда. Тогда она развернулась и бросилась на меня. Это было неожиданно и очень страшно. Теперь уже крыса гналась за мной. Она перепрыгивала через ступеньки, соскакивала в пролеты..."

Впрочем, что-то знакомое чудится в этом тексте. Позвольте, да ведь это...

"С испугу она, как тень, кинулась было под лестницу, волоча Буратино, но увидела, что это всего-навсего деревянный мальчишка, - обернулась и с бешеной злобой набросилась, чтобы перегрызть ему горло.
Теперь уж Буратино испугался, отпустил холодный крысиный хвост и вспрыгнул на стул. Крыса - за ним..."

Ощущение такое, что вся карьера президента сопровождается скверными литературными шутками. Кремлевские репортажи пишутся в нарочитом пофигистски-ерническом стиле, и уже не разберешь, который из Владимиров Владимировичей настоящий. Он весь состоит из литературных реминисценций. Иногда он сам ссылается на литературные произведения. Самая сногсшибательная ссылка вот эта:

"Если вы помните "Войну и мир", там Наташа Ростова на балу взяла свою великолепную шаль и начала танцевать по-русски. Это было чем-то необычным, потому что ни говорить, ни думать, ни танцевать по-русски знать не хотела - и вот теперь вопрос, что с этой знатью произошло? Нельзя отрываться от коллектива, как у нас говорят".

Видимо, в голове у президента "Война и и мир" смешалась с "Кавказской пленницей": там тоже с шалью танцуют и жалко птичку, которая оторвалась от коллектива. Президент, конечно, не обязан знать литературу - Конституция от него этого не требует. Но иногда ему удается блеснуть - как в случае с Латвией, которой он пообещал вместо Пыталовского района "от мертвого осла уши".

Литературные вкусы министра обороны совпадают с президентскими - в свое время он посоветовал Грузии записаться в Лигу сексуальных реформ. Здесь все та же претензия на маскулинность (обольщение Остапом Бендером мадам Грицацуевой сродни подвигу Геракла) и одновременный намек на сексуальную несостоятельность оппонента. Но вот какая незадача: президент хочет выглядеть атлетом с "медальным профилем", но любовью к кефиру, погоней за гусем и распилом золотых гирь больше похож на другой персонаж того же романа. А тут вдруг любимая собака президента написала книгу, еще и по-английски - да ведь это бедный чиновник Поприщин, читающий переписку двух собачек о себе; только гоголевская Фидель, оправдывая кличку, пишет безо всякого лицеприятия, а эта льстит хозяину.

Но самое изумительное в литературно-политическом творчестве Кремля - это название новой молодежной "антифашистской" организации. Напрасно Эдуард Лимонов претендует на авторство: ни о каких надписях на "развалинах Рейхстага" кремлевские политтехнологи, конечно же, не думали. "Наши" - это название шайки нигилистов из романа "Бесы". В том, что именно так его следует воспринимать, убеждает нашумевшее интервью отца и благодетеля новоявленных нечаевцев, в котором он говорит о "навсегда потерянных для партнерства" Смердяковых и Лямшиных. Достоевского он, несомненно, знает, а по некоторым свидетельствам, и любит.

Кому в этой пьесе отводятся роли шустрого политтехнолога Петра Степановича Верховенского и "Иван-царевича" Николая Всеволодовича Ставрогина, говорить излишне.

"- Ставрогин, вы красавец! - вскричал Петр Степанович почти в упоении.- Знаете ли, что вы красавец! В вас всего дороже то, что вы иногда про это не знаете..."

Знает: сам себя назвал однажды "раскрученным брэндом".

"Администраторы, литераторы, о, наших много, ужасно много, и сами того не знают!.. О, дайте взрасти поколению!"

Мысль Верховенского совместить в одном политическом проекте папу и Интернационал тоже ведь совершенно современная, постмодернистская. Который раз уже чудится в путинизме с его казенной, унылой и эклектичной "национальной идеей" грандиозная провокационная инсталляция.