статья Вышли мы все из Чегема

Илья Мильштейн, 05.03.2004

Прямо отчаяние берет: какие слова подбирать, размышляя вслух об этом человеке и о его юбилее. Что писать, поздравляя Фазиля Искандера с 75-летием. Какие подводить предварительные итоги, перечитывая "Козлотура", "Сандро", "Кроликов", "Утраты", "Софичку".

Проблема в том, что Искандер – писатель великий. Это не комплимент к славной дате и не ложнокавказская здравица на чегемском обильном пиру. Это сухая констатация факта; тот редкий, но непререкаемый случай, когда любимому автору можно при жизни сказать правду, о которой он догадывается, наверное, и сам, поскольку хорошо знает свое ремесло. Это обозначение места в табели о рангах.

А что есть величие в искусстве? Мощь таланта и новизна стиля, соединенные с традицией. Неповторимость и чистота голоса. То есть нечто вне времени и пространства, пусть близкое современникам, но с ноткой отчужденности от утомительной злобы текущих злобных дней. Про какого-нибудь Сталина – но не про него, а про воплощенную в нем тупую жестокость человеческой истории. Про козлотура, про уморительно смешные "интересные начинания" на местах, но скорее, между прочим, про глупость и холуйство как исконные человеческие черты. Про дядю Сандро, но более всего о широте человеческой натуры, совмещающей в себе ум, хитрость и пошлость под одной отдельно взятой папахой. Про Чегем... да какой там Чегем - про космос, в котором и жизнь, и смерть, и детство, и старость, и Россия, и вся земля.

Да, конечно: вечные темы. Но без космического холодка и надмирных поучений в диалоге с оторопевшим читателем. В отличие от достопочтенных мрачных гениев родной и мировой словесности, Искандер – писатель необыкновенной теплоты и света. Можно говорить о продолжении в его прозе толстовской традиции, но она скорее выявляется в стилистике длинной фразы и щедрой широте философского охвата, нежели в морализировании. Хотя, вне всякого сомнения, поздний Искандер – и моралист, и проповедник, однако здесь тот редкий случай, когда проповедь не подавляет, а вразумляет читателя. Вне зависимости от того, согласен ты с автором или, вздохнув, разводишь руками и бормочешь про себя: да не будет этого никогда... И добавляешь печально: а жаль, что не будет.

Жаль, что не будет мирового правительства, составленного из писателей и ученых, о чем мечтает Искандер. Жаль, что никто не торопится объявлять набор в правительство РФ лучших представителей интеллигенции, да и где она, бедняжка? Жаль, что ни идеологией, ни национальной идеей у нас не станет "разбуженная совесть – самый грандиозный источник человеческой энергии". Жаль, что все это утопия, но до чего ж увлекательно читать об этом в блистательно-наивных и остроумных текстах Искандера. А какой замечательный совет дает он нынешнему российскому президенту: выступить в ООН с призывом взаимно отказаться от шпионажа с одновременным и тщательным укреплением контрразведки... Последнее предложение, полностью перечеркивающее надежды на искоренение шпионажа, из лучших шуток Фазиля Абдуловича. Так, помнится, Бродский еще в перестроечные годы предлагал нашим чекистам новую интересную работу: защищать права человека. Жаль, что мы не слушаем своих гениев: если бы слушали, как славно мы бы жили

Фазиль Искандер ни на чем не настаивает. Во всяком случае, голос его нетороплив, негромок, чуть насмешлив. Он впадает в крайний пессимизм, заглядывает в мрачную бездну, убеждается, что и там ничего нет, и потихоньку возвращается обратно: след, оставленный этим обратным путем, юбиляр называет настоящим юмором. Так он писал когда-то, почти в самом начале пути, что сегодня звучит как разгадка искандеровского дара: отчаяние, преодоленное иронией. Разгадка его величия. Разгадка нашей к нему любви.

Илья Мильштейн, 05.03.2004